Яд в крови

Калинина Наталья Анатольевна

— Лидия — это та цыганка? — догадалась Маша.

— Да. Но я расскажу о ней как-нибудь в другой раз. Ты продолжай, ладно?

Ян протянул руку через стол, коснулся Машиного плеча и слегка его сжал. Она быстро наклонила голову, прижалась к его руке пылающей щекой.

— Мне кажется, я уже почти все тебе рассказала. Толя опять пришел ночью ко мне на веранду, опять я вспомнила «Солнечную долину» и позволила себе на короткое мгновение спутать реальность с вымыслом. Утром я в этом раскаялась, а Толя весь день смотрел на меня как на нечистую силу, которая появилась в его доме с единственной целью — искушать

невинного святого. Я опять провела весь день на реке, и опять ночью повторилось то же самое. И совсем не потому, что я хотела Толю, как женщина хочет мужчину — я снова вспомнила «Солнечную долину» и себя такой, какой там была. И вот тут-то я поняла, что, если не порвать одним махом и немедленно с прошлым, можно либо с ума сойти, либо сделать с собой что-то. Я удрала рано утром, не простившись с ним. Села в первую «ракету», расплакалась по дороге, был момент, когда чуть не пересела на встречную. В Москве почувствовала себя сильной и очень свободной. Казалось, будто мне удалось наконец выскользнуть из страшной ловушки. Кто же знал, что сработал механизм ловушки биологической. — Маша посмотрела на свой живот и горько усмехнулась. — Дима, наверное, думает, это его ребенок. Впрочем, иногда мне кажется, ему все равно. Я не знаю, что думает Устинья — она далеко не всегда говорит то, что думает. И вот я, идя на поводу у своих романтических грез о прошлом, превратилась в настоящем в отвратительную бабищу.

Маша всхлипнула и полезла в карман своего широкого платья за носовым платком. Ян вскочил, опустился перед сестрой на колени, взял ее руки в свои и по очереди поцеловал.

— Ты очень красивая. Наверное, такой была дева Мария, носившая в своем чреве Иисуса Христа, если она была на самом деле. Только не плачь — я не хочу, чтобы мой племянник стал нытиком и меланхоликом. Я сам займусь его воспитанием и сделаю из него настоящего моряка. Слышишь? Только море способно сделать из обыкновенного человека мужчину, о котором мечтает каждая женщина.

— Толя тоже ничего не знает. — Маша вдруг улыбнулась и показала Яну язык. — Ты да я. Двое заговорщиков. Здорово, а?

— Очень.

— А знаешь, почему я никому не сказала? Вовсе не потому, что боюсь Димы или же стыжусь прослыть в глазах родственников шлюхой. Я эгоистка и собственница и хочу, чтобы мой будущий сын принадлежал только мне. Дима наверняка не станет для него примером, — он слаб и даже жалок, а вот Толиного примера я очень боюсь — Толя сильный, но его сила направлена не на созидание, а на разрушение. В первую очередь себя.

— Будет сын?

— Да. Маленький Ванька, которого я буду звать Яном. Я уже все решила. Моих двух самых любимых на свете мужчин будут звать Иванами. — Она рассмеялась. — Спорим, что ты догадался об этом еще до того, как я тебе сказала?

— Нет, спорить не будем. — Ян поднялся с колен и машинально отряхнул брюки. — Я действительно уже откуда-то это знал.

Устинья не сказала Николаю Петровичу о визите Анджея, тем не менее он заметил, что с ней что-то неладно, хоть и не принадлежал к числу внимательных мужей.

— Ты здорова? — спросил он за поздним чаем и тут же, не дожидаясь ответа, сказал: — Завтра лечу в Хабаровск. Поездка затянется на неделю, если не больше. Постараюсь звонить каждый день. Как дела у Маши?

— Все

в порядке.

— Она не хочет временно перебраться к нам? Так было бы спокойней.

— Нет. Сейчас у нее гостит Ян.

— Что же ты молчала? А почему он к нам не зайдет?

— Зайдет, наверное, — неуверенно сказала Устинья и вздохнула. — Мне кажется иногда, Ян меня умышленно избегает.

— Это пройдет, — постарался успокоить ее Николай Петрович. — Они все в этом возрасте странные и часто собственных родителей чуть ли не первыми врагами считают. Вот только наша Машка какая-то особенная, правда? Да, между прочим, Павловский был на днях в N и проехал в Плавни. Говорит, Анатолий развернул настоящее строительство и даже просил помочь с лесом. Павловский у него заночевал. Не знаю, правда или нет, но там какая-то девица ошивается, и Анатолий вроде бы с ней…

— Не может быть, — вырвалось у Устиньи.

— Почему? — удивился Николай Петрович. — Ему давно пора жениться. Разве он не такой, как все?

Он испытующе посмотрел на Устинью.

— То, наверное, была Нонна, дочка Васильича. Они с матерью помогают иной раз по хозяйству и с огородом.

— Может быть, и Нонна. Какая разница? Пора и ему наконец остепениться.

— Ты сказал об этом Маше? — тихо спросила Устинья.

— Да нет пока. Хватит, он и так долго голову ей морочил. Правильно в народе говорят: нечего в калашный ряд со…

— Замолчи, — тихо, но решительно сказала Устинья. — И Маше ничего не говори. Пускай себе спокойно родит. А Дима, быть может, остепенится, став отцом.

Николай Петрович вопросительно посмотрел на Устинью, и она прижала к губам палец, призывая его молчать.

И Николай Петрович все понял. Усмехнулся, полез в шкаф за бутылкой водки и налил себе небольшую рюмочку.

— Ладно, чтоб все у Машки хорошо было, а остальное не наше дело, — сказал он, опрокидывая в рот рюмку. — Да, еще Павловский сказал, будто бы Толя собирается построить точно такой же дом, какой там был раньше, и на том же самом месте. — Он закурил сигарету и, увидев, как Устинья потянулась к пачке с «Мальборо», удивленно спросил: — С каких это пор ты стала дымить?

— Давно. Просто ты не замечал. С тех пор, как спалила тот дом. Он мне снится по ночам. Знаешь, Коля, иногда мне кажется, будто я сойду с ума.

— Ну, это ты брось. Лучше сходи-ка завтра к невропатологу, — растерянно бормотал Николай Петрович, уже не представлявший себе жизни без Устиньи. — Может, съездим отдохнем, когда из Приморья вернусь? В Карловы Вары или на озеро Балатон?

— Не поможет, — выдохнула вместе с дымом Устинья. — И потом я коречку не хочу бросать.

— Да, да, я совсем забыл. Когда у нее по плану?

— В самом начале мая. То есть недели через две. Господи, помоги, чтобы все у нее было хорошо. Она еще сама ребенок.

В наступившей тишине раздался резкий телефонный звонок. Устинья и Николай Петрович разом вскочили, но трубку схватила Устинья.

— Мамочка, — услышала она чистый и звонкий Машин голос. — Кажется, у меня началось. Но ты не волнуйся — Ян уже вызвал «скорую». Он хочет поехать со мной. — Маша вдруг громко вскрикнула, потом неестественно рассмеялась и сказала уже слегка испуганным голосом: — Яну не терпится увидеть своего тезку и дядю. Мамочка, скажи, это очень больно, а?..