Яд в крови
Шрифт:
В трубке раздались короткие гудки. Устинья несколько раз лихорадочно набирала Машин номер, но он был занят. Наконец она швырнула трубку на рычаг и кинулась в прихожую.
— Погоди, я с тобой! — крикнул из кухни Николай Петрович, понявший безошибочно, в чем дело. — Это… это очень опасно? — спрашивал он Устинью в лифте. — Нужно, чтобы ей сделали обезболивание. Я сам поговорю с главврачом.
— Она отказалась наотрез. И я ее понимаю — это может сказаться на ребенке. Ах, коречка, только бы с тобой было все в порядке, — едва слышно прошептала Устинья.
Калерия
— Она в больнице, — сообщила открывшая ей дверь Женя. — У дочери осложнение после родов.
— У Маши, что ли? — Калерия Кирилловна всплеснула руками. — А я и не знала, что…
Но тут Калерия Кирилловна прикусила язык, ибо, обведя глазами прихожую, мгновенно сообразила, что это за дом, и вычислила безошибочно, что перед ней обыкновенная домработница, с которой следует держать ухо востро.
— А вы ей родственницей приходитесь? — поинтересовалась Женя и, получив утвердительный ответ, сказала: — Тогда пройдите в гостиную — скоро придет хозяин.
Калерия Кирилловна с молчаливым достоинством приняла предложение и, удобно устроившись на диване, крепко задумалась.
Судя по всему, Маша вернулась к мужу, который стал большой шишкой. Это очень, очень хорошо. Для нее, Калерии Кирилловны, кстати, тоже. Нужно обязательно попросить Николая Петровича, чтобы похлопотал об увеличении ее пенсии. Ну и чтоб крышу наконец залатали — течет прямо на обеденный стол, а управдом уже второй год пустыми обещаниями кормит. Все-таки она, Калерия Кирилловна, как-никак родная тетка его жены, заменившая ей в тяжелые годы отца и мать. Правда, добро нынче мало кто помнит, но Николай Петрович, как ей кажется, всегда был правильным человеком. Что ж, поживем — увидим.
Калерия Кирилловна невольно вспомнила Славика и громко всхлипнула, но тут раздался резкий звонок в дверь, она вздрогнула, машинально поправила юбку и волосы. Из прихожей доносились голоса Николая Петровича и Жени, докладывающей ему о том, что в гостиной ждет родственница Марьи Сергеевны. Николай Петрович долго откашливался, и Калерия Кирилловна вся съежилась от страха — уж больно начальственный у него был кашель, как у самого товарища Урицкого.
Наконец он вошел в гостиную, и Калерия Кирилловна невольно поднялась ему навстречу.
— Здравствуйте, — сказала она и затараторила как сорока: — Я так рада, что вы снова сошлись с моей племянницей. Вы меня не узнаете? Ну да, я стала похожа на старого облезлого бегемота. Я теперь спокойна за Машу — с вами она не пропадет, а то одно время я за нее сильно переживала. Ну а вы все такой же красивый и… молодой. (Это была откровенная ложь, но язык Калерии Кирилловне больше не подчинялся, самовольно образовывая слова.) Я всегда говорила ей: такого мужа тебе
Она несла еще какую-то чушь, но Николай Петрович ее не слушал. Наконец он вспомнил, кто эта женщина, и весь похолодел. Что делать? Что?.. — с болью пульсировало в мозгу. Однако Николай Петрович был опытный дипломат еще старой — сталинской — закваски, к тому же отличный демагог. Он быстро взял себя в руки, дружелюбно улыбнулся Калерии Кирилловне и сказал:
— Сейчас мы с вами выпьем чайку. Очень рад, что вы к нам пришли. Как ваше здоровье?
— Я несколько месяцев пролежала в больнице, — сказала Калерия Кирилловна. — У меня был нервный шок, повлекший за собой полное расстройство памяти.
— Маша, разумеется, от меня все скрыла. Вечно она меня щадит. Сейчас она в больнице у дочери. Представляете, маленькая Машка родила большого-пребольшого Ваньку, ну и ваша племянница, разумеется, день и ночь пропадает в больнице. Кто бы мог подумать, что она окажется такой замечательной бабушкой.
— Кто бы мог подумать… — эхом подхватила Калерия Кирилловна. — Скажите, а она знает про то, что погиб ее кузен Вячеслав? — Калерия Кирилловна порылась в своей большой старомодной сумке и, достав оттуда носовой платок, так громко щелкнула замком, что Николай Петрович невольно вздрогнул.
— Кузен? Какой?.. Да, да, я вспомнил, — спохватился он. — Мы от нее это скрыли. Понимаете, Маша очень ранимый человек и известие о чьей-либо смерти, тем более смерти близкого родственника, надолго выбивает ее из колеи. Еще она очень нервничает, когда начинает вспоминать свое прошлое. Мы стремимся по мере возможностей ограждать ее от подобных вещей. — Николай Петрович наклонился и похлопал Калерию Кирилловну по руке. — Вы уж извините, любезнейшая (ее имя он, конечно, был не в силах вспомнить), но как бы хорошо ни относилась к вам моя жена, стоит ей вас увидеть, и она невольно вспомнит свое неудачное первое замужество и прочие невзгоды, выпавшие когда-то на ее долю. А потому я бы очень просил вас, как бы это сказать, э-э-э-э… не тревожить ее слишком зыбкое спокойствие. Вы меня, надеюсь, понимаете?
— Но я… я только хотела узнать… Если с ней все в порядке… — лепетала Калерия Кирилловна.
— С ней все в порядке. — Николай Петрович встал. — Извините, но Маша должна появиться с минуты на минуту. Оставьте свой телефон, и я вам непременно сообщу, как у нас обстоят дела.
— Я… я забыла свой номер, — пробормотала Калерия Кирилловна, тоже вставая. — У меня течет крыша и очень маленькая пенсия. Вспомнила, вспомнила: бэ восемь, нет, кажется, девять, и вовсе не бэ… — Николай Петрович вежливо, но настойчиво теснил Калерию Кирилловну в прихожую, заранее снял с вешалки ее допотопный плащ, в рукава которого она так и не попала, и ему пришлось просто накинуть плащ ей на плечи.