Ядовитая кровь
Шрифт:
– Не пойдет. Он мне посоветовал никому не верить. Ты же, сказал он, не знаешь, не Серый ли тебя заказал. Я действительно не знаю. А ты меня разубедить не сумел. И вряд ли...
– Он назвался?
– Нет. Сказал, что мне повезло. Мне повезло, что я человек. Отметил, что со мной рядом тот, кому он жизнь уже сохранил. Это он о моем стажере, лейтенанте Капустяне, я полагаю. И что тот выжил по той же причине: потому что – человек. Как-то он многозначительно это простое слово произносит. У него действительно, человек – звучит гордо. Даже странно как-то
– Я тебя жду, – сказал Серый.
– А я тебя нет. Сам приедешь, будешь ломиться в квартиру – пристрелю. У меня настроение хреновое, имей в виду. Я и сейчас не понимаю, зачем с тобой разговариваю. Не понимаю, и все. По инерции, наверное... Некстати уехал подполковник Осокин. А киевский полковник вообще не отвечает на звонки. Не в курсе – отчего?
– Не знаю, – отрезал Серый. – Не хочешь разговаривать – хрен с тобой. Кого-нибудь из своих направь к пятой школе – она ближайшая к областному управлению, кажется.
– Что случилось?
– Ничего. Ребенок там случился мертвый. Шел в школу и не дошел.
– Ты-то откуда знаешь?
– А мне позвонили. Сказали – мальчик одиннадцати лет мертвый лежит на дороге, а в ладошке у него – записка с моим именем и фамилией! Понятно? Мне и позвонили. Я и приехал. Машину за тобой послал, стоит уже перед подъездом, наверное. Приедешь?
– Отзови тачку, я на своей поеду. Через час, максимум, буду. Устроит?
– Устроит, – Серый оборвал связь, не прощаясь.
И его можно было понять.
Дверь приоткрылась, заглянул Богдан:
– Все, поболтали? Очень содержательно. Это кто тебе, оказывается, звонил по подкинутому телефону?
– Не твое дело.
– Как это не мое? А если у меня спросят? Увидят сейчас, как я буду выходить, как я входил ни свет ни заря... Начнут спрашивать, а я что? Спросите у Гетьмана? Некрасиво получится, не жизненно. – Богдан вытащил из кармана куртки мобильник, протянул Владу. – Привез тебе, между прочим, новый аппарат. Куплен давно, лежал про запас. Карточка свежая, считай – ненадеванная. Звонка на ней нет, проблема. Но ты никому телефон не отдавай и номер свой не говори. Так понимаю – долго врать не придется?
– Не придется. – Влад взял аппарат, взвесил его на руке. – Откуда вы беретесь, такие умные да предусмотрительные? Противно даже, честное слово.
– Совсем дурак? Мы же вчера начали телефоны менять, забыл? Я тебе звонил, вспомни. Вспомнил?
– Вспомнил.
– Ну, вот и ладно. Хоть с памятью у тебя более-менее, не совсем головой ушибся. Руслан сказал, что у тебя вчера проблемы были. В подробности не вдавался, но по его виду я понял, что вляпались мы крепко.
– Ты здесь при чем? Я вляпался – было дело. Руслан сделал все, чтобы разделить со мной эту чашу скорби. Но ты...
Богдан хмыкнул и покрутил пальцем у виска.
Молча.
Подал голос старый мобильник Влада.
– Да.
– Это лейтенант Капустян. Я только что подъехал к вашему дому – разминулся с машиной Серого. Вы в курсе, что она здесь была?
– В курсе.
–
– Я тебя вызывал?
– Мне Руслан сказал... старший лейтенант Лютый, чтобы я прибыл и оставался. А подполковник Осокин мне говорил, что теперь моя служба – быть возле вас.
– И докладывать полковнику Петренко, – мстительно напомнил Влад.
– Да, – не стал возражать Капустян. – Но он на звонки все не отвечает. Может, к нему нужно будет заехать?
– Как ты себе это представляешь? Приезжаешь со мной, чтобы доложить о результатах наблюдения за мной же? Ладно, мы выйдем с Богданом через пятнадцать минут. Поедем на улицу Иванова, школа номер пять. Знаешь, где это?
– Знаю. Жду.
Тело мальчишки уже давно должны были отправить к патологоанатому, но Серый орал до хрипоты, замахнулся на некстати подвернувшегося капитана, дозвонился-таки до какого-то генерала, и все оставили, как было, до приезда Влада.
Сержанта поставили с зонтом над телом мальчишки, чтобы хоть как-то соблюсти приличия по отношению к мертвому телу.
Дождь лил не переставая, руки у сержанта затекали, и он то и дело перекладывал зонт из одной в другую. Когда дождь вдруг из прямого становился косым, сержант реагировал не слишком быстро, и капли попадали на лицо мальчишки. И по бледным щекам катились слезы.
Крови почти не было, нож впился в грудь по самую рукоять и даже немного вышел сзади, между лопатками.
Мальчишка шел в школу, до нее оставалось всего метров двадцать, когда, перейдя через дорогу от продовольственного магазина, почувствовал сильный удар в грудь. Это было последнее, что он почувствовал. Еще не упав, только оседая на мокрый асфальт, мальчишка уже был мертв.
Даже улыбка не успела сойти с его лица.
Рукоять у ножа была обычная, деревянная, крашенная в коричневый цвет, куртка у мальчишки была ярко-синяя, так что коричневое пятно на синем было видно отчетливо. Даже без небольшого потека красного цвета.
Свидетели запомнили только, как мальчишка упал – люди на перекрестке были, и ученики школы, и взрослые, провожавшие детей и просто шедшие на работу. Но кто ударил ножом и как он это сделал – никто вспомнить не мог.
Под дождем люди обычно не смотрят по сторонам. Внимание направлено вниз, под ноги, чтобы не влететь в лужу.
А убийца не просто ударил ножом, он еще и присел рядом с трупом и вложил в его правую руку записку, написанную на листе, вырванном из обычной тетради в клетку.
Кто-то из одноклассников узнал мальчика и рассказал в школе, кто-то позвонил домой – мать билась сейчас в руках двух милиционеров, а те, уворачиваясь от ее слепых ударов, бормотали что-то, молясь про себя, чтобы все это скорее закончилось.
Влад вышел из машины, снова вспомнил об оставленной дома кепке и поднял воротник. Капустян, не спрашивая, остался в машине – Влад предупредил, что зрелище наверняка не из приятных.