Ямато-моногатари

Автор неизвестен

Хитогокоро Усимицу има ва Таномадзи ё Сердцу твоему, Хоть и печально это видеть, Нельзя доверяться [453] .

И когда ему сказали это, он в удивлении проснулся и:

Юмэ-ни мию я то Нэ дзо суги-ни кэру Во сне, думал, привидишься ты, И затянулся сон [454] , —

453

Усимицу — «печально видеть» означает еще «третий час Быка».

454

Нэ — «сон» означает еще и «час Мыши» (с одиннадцати вечера до часу ночи), т.е. Есиминэ предполагал, что еще рано, а оказалось, что «час Мыши» уже прошел.

прибавив это, он послал ей так передать. Он ведь прилег отдохнуть, думая, что недолго поспит, да и проспал.

Так прославился он в свете своими талантами, что и император, которому он служил, безмерно дорожил им,

но вот государь скончался. В ночь похорон государя все отправились сопровождать его тело, и вот с той ночи Ёсиминэ исчез. И друзья его, и жена — все думали: «Что с ним сталось?» — и некоторое время искали его там и сям, но о нем ни слуху ни духу. «Может, он постригся в монахи или утопился? Но если бы он постригся, об этом стало бы известно, должно быть, он все же утопился», — судили они. Все в свете о нем горевали и печалились, а о жене и детях и говорить нечего, день и ночь они предавались посту, возносили молитвы Будде и богам, какие есть на свете [455] , но о нем ничего не было слышно. Жен у него было три, а те две, кого он особенно любил, сказали: «Не будем и мы больше жить в этом мире». Даже той, кого он безгранично любил и с которой у него были дети, он не показывался, следа размером с пылинку не оставил. Если бы он раньше сообщил о своих намерениях, она бы, наверно, и то горевала, но он ничем не обнаруживал такого желания, а исчез неожиданно, даже не зайдя к ней. Как бы ни было, она не могла утешиться, что он не известил ее хотя бы так: «Вот как я думаю поступить», и все лила слезы. Наконец отправилась она в храм Хацусэ. А сёсё, став монахом, в одном лишь соломенном плаще скитался по свету, совершая молебны Будде, и как раз возносил в это время молебствия в храме Хацусэ. Молился он недалеко от одних покоев, а эта женщина рассказывала монаху: «Вот что случилось с моим мужем, и, если он живет в этом мире, прошу тебя, дай мне с ним нынче встретиться хоть раз. Если он бросился в воду и умер, укажи ему путь, как стать Буддой. Умер он или жив, дай мне услышать о нем или увидеть — хоть во сне, хоть наяву». Смотрит — его одеяние, охотничье платье, пояс, даже меч — все принесено в дар храму. Не в силах сказать ни слова, разрыдалась она. Сначала, когда ее спросили, кто она, в храм пришедшая, она вот так все о себе рассказала, а как увидела, что все его одеяние поднесено храму, до беспамятства горевала, такого горя и на свете не увидишь. Тысячу раз подумал он, не выбежать ли к ней, но все передумывал и, ночь напролет плача, провел до рассвета. Все слышались ему голоса его жены и детей. Совсем истерзался. Однако он стерпел, плача, встретил зарю, а утром смотрит: на его соломенном плаще и на всем, куда пролились его слезы, слезы-то видны кровавые. «Вот, значит, и правду говорят: когда безудержно горюешь, то льются кровавые слезы» — вот что говорил он. «В этот миг такое меня охватило желание выбежать к ним», — потом рассказывал он. Так она ничего о нем не узнала. А тут наступил срок поминовения государя. Чтобы можно было снять траурные одежды, множество придворных вышло для омовения на берег реки. Вдруг является перед ними странного вида отрок и приносит письмо, написанное на листе дуба. Взяли они, посмотрели:

455

Имеются в виду боги синтоистского пантеона.

Мина хито ва Хана-но коромо ни Нарину нари Кокэ-но тамото ё Каваки дани сэё Все люди В праздничные одежды Облачились. О рукав монашеского одеяния, Ты бы хоть высох! [456] —

так было написано, и узнали руку Рё-сёсё. «Куда же он девался?» — стали спрашивать, принялись искать повсюду того, кто принес послание, но не нашли. А что сёсё стал монахом, по этому случаю люди и узнали. Однако где он — так никому и неведомо. И вот, услышав, что он живет на свете, Годзё-но кисай-но мия [457] послала придворного на его поиски в горы. Но как услышит гонец: «Здесь он», кинется туда, а он опять исчез, и никак с ним не встретиться. Но вот как-то гонец совершенно случайно забрел туда, где тот скрывался. Сёсё спрятаться не успел, и они встретились. Сказал гонец, что послан из дворца, и говорит: «Изволила она сказать: теперь, когда государя уже нет, в память о нем дорожу я теми, к кому благоволил он, и то, что вы, покинув свет, скрываетесь, очень меня печалит. Отчего, в горах и рощах молебны совершая, не дали нам знать о себе? И даже в родных местах ваших ничего о вас не было слышно, и все плакали и терзались в печали. Ответствуйте, какие намерения в душе тая, вы так поступили? — соизволила она сказать. Я же справлялся о вас и там и сям и наконец добрался сюда». Сёсё-дайтоку, плача, сказал: «Высочайшему повелению со всей покорностью повинуюсь. Император скончался, и я, к его благодеяниям привыкший, не хотел и краткое время оставаться в том мире, где его уже нет. И вот скрылся я в глуби гор, думая, что умру, как кончится срок моего затворничества, но, как ни удивительно, до сих пор продолжаю жить. Очень признателен, что посетили меня. А что касательно детей моих, то никогда я о них не забывал», — сказал он, и:

456

Танка помещена в Кокинсю, 16, а также в Хэндзёсю.

457

Фудзивара Масако (809—871) — вдова императора Ниммё.

Кагири наки Кумови-но ёсо-ни Вакару то мо Хито-во кокоро-ни Вокурадзарамэ я ва «Словно в беспредельной Дали колодца облаков, Разлучились мы, Но милая в сердце Ведь по-прежнему осталась [458] , —

доложи государыне, что так я сказал». Взглянул гонец на лицо и тело монаха, и так ему стало грустно — просто ни с чем не сравнить. Совсем он был не похож на прежнего, одна тень осталась, а одежды на нем было — только соломенный плащ. Вспомнил придворный, как тот был хорош собой, когда служил в чине сёсё, и не мог унять слез. Сказал, что очень все это печально, и, поскольку была это горная глушь, где и на короткое время не стоит человеку оставаться, он, не переставая плакать, молвил Ёсиминэ: «Прощайте», вернулся в столицу и доложил все по порядку о том, как он посетил дайтоку. Государыня тоже очень плакать изволила. Придворные тоже весьма плакали и печалились. Ответ государыни и письма придворных было решено послать через того же гонца, но на прежнем месте Ёсиминэ опять не оказалось.

458

Последняя строка танка не поддается толкованию, поэтому комментаторы придерживаются другого списка, где эта строка дана в виде окурасан я ва. Танка приводится в Хэндзёсю.

Как-то дама по имени Оно-но Комати [459] в первом месяце года отправилась в храм Киёмидзу. Совершала она молебны, прислушалась: какой-то священник удивительно благородным голосом читает молитву «Дарани». Оно-но Комати подивилась, но с равнодушным

видом послала слугу узнать, и тот, разглядев, доложил: «Там в углу сидит монах, одетый лишь в соломенный плащ, а у пояса подвешена коробочка с кремнем и кресалом». Снова она прислушалась: голос его звучал так благородно и торжественно, не мог он принадлежать простолюдину, и подумала она, а вдруг это Сёсё-дайтоку? «Что-то он скажет?» — подумала она и говорит: «Я здесь, в этом храме, и очень мне холодно. Не одолжите ли мне одежду?» — и прибавила:

459

Прославленная поэтесса второй половины IX в. Одна из «Шести Бессмертных». Существует домашний сборник Коматисю. Подлинная ее биография неизвестна, но легенд о ней ходило великое множество.

Ива-но ухэ-ни Табинэ-во сурэба Ито самуси Кокэ-но коромо-во Варэ-ни касанаму Когда на скале, В пути, приходится спать — Так холодно. Одежды монашеские Не одолжите ли мне? [460] —

так сказала, а он в ответ:

Ё-во сомуку Кокэ-но коромо ва Тада хитохэ Касанэба цураси Идза футари нэму У отринувшего мир Монашеская одежда Одна всего. Не одолжить — жестоко. Что ж, может быть, ляжем вдвоем? [461] —

460

Слово кокэ помимо значения «монашеский» в сочетании «монашеская одежда» означает еще «мох». Танка приводится в Госэнсю, 17, Хэндёсю, Коматисю, Кокинрокутё, 4 (раздел «Путешествия»).

461

Касанэ — «одежда» имеет омонимом часть слова касанэба — «если не одолжить». Танка приводится в Госэнсю, 17, Коматисю, Хэндзёсю.

так он сказал, и она тут же поняла, что это сёсё, и, поскольку они раньше часто беседовали, захотелось ей встретиться и поговорить с ним, пошла она к нему, а он скрылся, и нет его, будто погас. Искала она его по всему храму, но он снова убежал и скрылся. Этот пропавший священник достиг самого высокого духовного сана — содзё — и поселился в храме Ханаяма. У него были дети, рожденные в то время, когда он жил в миру. Старший сын служил в чине сёгэн [462] левого приказа и был допущен ко двору. И вот лишь прослышал он, что отец его живет в этом мире, попросил он матушку, та его отпустила, и он отправился к отцу, а тот сказал: «Сыну монаха тоже должно стать монахом», и сын также стал монахом.

462

Сёгэн — чин ниже сёсё, относящийся к приказу коноэфу.

И такое стихотворение:

Орицурэба Табуса ни кэгару Татэнагара Миё-но хотокэ-ни Хана татэмацуру Если срываешь цветок, То к рукам пристает грязь. Таким, как он растет, Я подношу его Буддам трех миров [463] , —

тоже сложил содзё.

Этот сын Ёсиминэ, дайтоку, против воли принявший сан, душой не был согласен со своим положением и в отличие от отца и в столицу хаживал, и отправлял любовные письма. Дочь одного человека, что был родственником этого дайтоку, семья готовила к служению во дворце, и отец неустанно пекся о ней. И вот тайно обменялись они с дайтоку клятвами. Слух об этом дошел до отца, и он жестоко бранил и дайтоку и дочь, запретил дайтоку появляться, и тот стал послушником в горном храме, даже словом не мог с ней обменяться. Прошло много времени, и вот старшие братья этой девушки, о которой шумела молва, поднялись в горы для свершения обрядов. Пришли они в дом, где жил этот дайтоку, рассказывали ему о том о сем, там и почивать легли, тогда дайтоку написал на воротнике одежды старшего брата девушки:

463

Танка приводится в Госэнсю, 3, и Хэндзёсю.

Сиракумо-но Ядору минэ-ни дзо Окурэнуру Омохи-но хока-ни Ару ё нарикэри На пике горы, где находят приют Белые облака, Влачу дни свои. Полным неожиданностей Этот мир оказался [464] —

так написал, и брат этот, придворный третьего ранга приказа хёэ, ни о чем не подозревая, отправился в столицу. Сестра его, заметив написанное, верно, очень печалилась. А дайтоку достиг сана содзу и жил под именем Кёгоку-но содзу.

464

Минэ — «горный пик» имеет еще значение «не видя [тебя]», окурэнуру — «в унынии влачить дни» и «идти сопровождать».

169 [465]

В давние времена человек, служивший в чине удонэри, отправился в страну Ямато, в храм Ова, гонцом с подношениями храму. В окрестностях Идэ из некоего красивого дома вышли женщины и дети и стали смотреть на путника. Одна недурная собой женщина стояла у ворот с пригожим ребенком на руках. Лицо этого ребенка было очень красиво, и, остановив на нем взгляд, удонэри сказал: «Принеси-ка сюда ребенка», и женщина подошла ближе. Посмотрел он вблизи, видит — истинная красота — и говорит: «Не выходи ни за кого другого. Будь моей женой. Вот вырастет он, и я вернусь. А это возьми на память», — сказал он, снял с себя пояс и отдал ей. Потом развязал пояс на ребенке, привязал к письму, которое было при нем, и велел нести его дальше. В этот год ребенку было всего лет шесть-семь. Этот кавалер был охотником до игры в любовь, потому так и сказал. А ребенок об этом не забыл, все время в памяти держал. И вот прошло лет семь-восемь, опять этот кавалер был назначен гонцом, отправился, как говорят, в Ямато, остановился в окрестностях Идэ, смотрит — впереди колодец. А там женщины набирают воду и так говорят [466] …

465

В некоторых списках этот дан приводится после 173-го.

466

Намеренный обрыв текста (см. предисловие).