Ямато-моногатари
Шрифт:
170
Государственный советник Корэхира [467] в те времена, когда он был еще в чине тюдзё, служил по особым поручениям у ныне покойного сикибугё-но мия [468] , постоянно бывал во дворце и часто вел разговоры с фрейлинами. Вот как-то был он послан с поручением из дворца, да простудился и очень страдал. В заботе о нем Хёэ-но мёбу [469] сама приготовила ему лечебное сакэ, закуски и послала ему. В ответ ей: «Очень обрадован вашим вниманием. Так мне неприятно, что я заболел», сказал он и:
467
Фудзивара Корэхира (876—938).
468
См. коммент. 64.
469
См. коммент. 149.
так сложил. Хёэ-но мёбу в ответ:
Исасамэ-ни Фуку кадзэ-ни я ва Набикубэки Но вакисугусиси Кими-ни я ва арану Краткое время Дующий ветер Клонить вас, Выдержавшего осенние бури, Не должен.470
Корэхира намекает даме, что нет у него опоры в жизни. В тексте, предшествующем танка, есть слово ямахимо — «и болезнь», имеющее омофон хило — «тесемки». Химо в качестве энго, по мнению комментаторов, мотивирует появление слов ито («нить» и «очень») и ёру («скручивать нить» и «отклоняться в сторону») (катаёру).
171
Когда нынешний хидари-но отодо, левый министр [471] , был в чине сёсё, он постоянно навещал Сикибугё-но мия. У этого принца служила дама по имени Ямато, и он обменялся с ней клятвами, дама же эта безудержно предавалась игре в любовь, и очень она ему нравилась и казалась занятной. Однако встречаться им было трудно, и Ямато:
Хито сирэну Кокоро-но ути-ни Моюру хи ва Кэбури ва татадэ Куюри косо сурэ Неведомый людям В глубине сердца Горящий огонь. Дым от него не встает, А лишь слегка курится [472] —471
Имеется в виду Фудзивара Санэёри (см. коммент. 249).
472
Танка обыгрывает омонимы: куюру — «дымить», «куриться» и «раскаиваться», «сожалеть», отсюда — иной смысл последней строки: «Полна я раскаяния». Танка помещена в Сёкугосэнсю, 13.
так сложила. Ответ был:
Фудзи-но нэ-но Таэну омохи мо Ару моно-во Куюру ва цураки Кокоро нарикэри На самом деле Дым от горы Фудзи — От непрестанного огня, А если курится — от равнодушия Сердца это [473] .Но вот долго не приходил он, и она за это время извелась в ожидании. Уж что было у нее на уме — неизвестно, но она решила сделать вот что. Никого об этом не извещая, села в карету и отправилась во дворец. Остановила карету у ворот левого конюшенного приказа и подозвала проходившего мимо. «Как бы мне переговорить с сёсё-но кими?» — спрашивает. «Странно… Как же зовут ту, которой он понадобился?» — тихо проговорил тот и вошел. Еще один прошел и говорит то же самое [474] , а потом другой вышел из дворца и сказал: «Наверно, он где-то во дворце. Но говорить с ним нельзя». Потом появился кто-то в верхнем одеянии, и, когда она стала настойчиво подзывать его, тот человек удивился и подошел к ней. «Здесь ли изволит быть сёсё-но кими?» — спрашивает она. «Здесь», — говорит он, и тогда она: «Есть у меня к нему неотложный разговор, передайте ему, что к нему пришли из дворца». — «Это очень легко. Но вы не забудете посредника? Очень грустно, когда встречаешь рассвет, а друга нет рядом» — так сказал этот человек и вошел во дворец. Очень много времени прошло, бесконечно долго она ждала его. Думала: «Видимо, и этот пропал, ничего не сказав сёсё. Что же теперь делать?» И тут он наконец появляется и говорит так: «Сёсё сейчас увеселяет особу императора, с трудом удалось с ним поговорить, и он сказал: кто же это ко мне пришел? Очень странно. Пойди узнай хорошенько — вот что он изволил сказать». Ямато отвечает: «По правде говоря, я из недостойных. Извольте передать, что я сама ему все поведаю». Тот доложил: «Вот что говорит эта дама». — «Уж не она ли это?» — подумал сёсё, очень ему это показалось и неловким и занятным. «Скоро приду», — велел он сказать, вышел и отправился к Хирохата-тюнагону [475] , который был в это время в чине дзидзю, за советом. «Вот так и так. Как мне поступить?» Тогда в помещение левого приказа принесли из жилых комнат ширмы и циновки и там ее поместили. «Зачем вы это сделали?» — спросил сёсё, а она: «Очень неприятно мне, что…» [476] .
473
Автор хочет сказать, что он-то в самом деле любит, а сердце его дамы жестоко. Помимо куюру в танка имеются омонимы: омохи — «любовь» ихи — «огонь».
Таким образом, второй смысл стиха: «Как на вершине Фудзи не прекращается огонь, не прекращается моя любовь, и раскаиваться — значит жестокое иметь сердце». Помещена в Сёкугосэнсю, 13.
474
В этом месте в списках значительные разночтения, соответственно расходятся и возможные толкования.
475
Минамото Мороакира (905—955), внук императора Уда. В чине дзидзю был с 925 по 929 г. Дзидзю — чин, имевший отношение к управе накацукаса. Обычно с дзидзю совмещали несколько должностей.
476
Обрыв текста в оригинале. Последующая прозаическая строка и стихи, видимо, внесены позднейшими переписчиками. Одни комментаторы приписывают последнюю танка этого дана левому министру, другие — фрейлине Ямато.
В доме принца Ацуёси даме по имени Ямато левый министр:
Има172
Император Тэйдзи обычно совершал, паломничества в храм Исияма. Правитель этой провинции тревожился: «Народ устал, и провинцию ждет гибель». Дошло это до ушей государя, и он изволил распорядиться: «Будем полагаться на другие провинции». И все стали привозить и готовить к приезду императора в других провинциях, и он в другие места ездить изволил. Наместник Оми все вздыхал и трепетал: как это государь прослышал о таких словах, и, решив сделать вид, что ни о чем не догадывается, на побережье Утиидэ, по которому император должен был двинуться в обратный путь, воздвиг для него временное жилище такой красоты, какую редко в мире встретишь. Посадил прекрасные хризантемы, приготовил все к высочайшему приему. Сам правитель был очень напуган и спрятался, поместили там одного Куронуси [478] . Как раз следовал мимо император, и один из его приближенных говорит: «Почему это здесь Куронуси?» Император повелел остановить карету и спрашивает: «Зачем ты здесь?» И все стали его расспрашивать, а тот им всем отвечает:
477
Танка приводится в Госэнсю, 11.
478
Отомо-но Куронуси — правнук императора Отомо (Кобун). Родом из Афуми (Оми), один из «Шести Бессмертных». Регистры храма Исияма позволяют датировать эти события 20-м днем 9-й луны 17-го года Энги (917 г.).
так сложил. Император нашел стихи превосходными, сошел, одарил всех, кто там был, а затем к себе вернуться соизволил.
479
Танка приводится в Синсэндзайсю, 16, с небольшими изменениями.
173
Однажды сёсё Ёсиминэ-но Мунэсада поехал по делам, и, когда он проезжал по Пятому проспекту, начался сильный дождь, и он встал, чтобы укрыться, в каких-то полуразвалившихся воротах. Заглянул внутрь — домик, крытый корой дерева хиноки, размером кэн в пять, а рядом кладовая, людей же не видно. Вошел он, огляделся: у лесенки цветет красивая слива. И соловей поет. Людей как будто нет, но через щель в занавеске приметил он какую-то даму высокого роста, в одежде светло-фиолетовой и ярко-алой поверх и с длинными волосами, и говорит она сама с собой:
Ёмоги охитэ Арэтару ядо-во Угуису-но Хито ку то наку я Тарэ-то ка матан В плющом заросшем Ветхом доме моем Соловей Поет, что кто-то придет, Но кого мне ждать? [480]А сёсё:
Китарэдомо Ихиси нарэнэба Угуису-но Кими-ни цугэё-то Восихэтэ дзо наку Вот пришел я, Но не смею заговорить. А соловей Рассказать тебе о моем приходе Учит меня в песне своей [481] , —480
Танка приводится в Кокинсю, 19.
481
Угуису — «соловей» включает в себя слово уку — «печальный».
сказал он мягким голосом. Дама испугалась, ведь она думала, что кругом — ни души, и не могла вымолвить ни слова, опасаясь, что увидят ее жалкое состояние. Тогда он вошел на веранду. «Отчего вы молчите? Льет такой сильный дождь, пока не прекратится, я побуду здесь», — сказал он. Она отвечает: «Но вы здесь промокнете хуже, чем на проспекте, здесь ведь все так ужасно…» А было это в десятый день первого месяца. Через щель в занавеске подала она ему подушку для сидения. Он взял подушку и уселся. И занавеси и терраса были изъедены летучими мышами, целого места не было. Заглянул он внутрь: циновка и прочее были хорошие — в напоминание о прежних временах, но и они уже обветшали. Солнце понемногу заходило, и он тихо проскользнул к ней и не дал ей войти с террасы в дом. Дама уже раскаивалась, но что ей было делать, и говорить было бесполезно. Дождь лил всю ночь до рассвета, и только наутро небо немного прояснилось. Она хотела войти в дом, но он не пустил ее, сказав: «Побудь еще тут». Солнце поднялось уже высоко. Отец дамы никак не мог показать себя гостеприимным хозяином, мог угостить лишь отрока, сопровождающего сёсё, напоив его сакэ, а на закуску дав твердой соли. Для сёсё в своем обширном саду он собрал растущие там овощи, сварил их на пару, положил в чашку, а вместо палочек для еды наломал веток сливы в цвету. На лепестках цветов дама написала красивым почерком:
Кими-га тамэ Коромо-но сусо-во Нурасицуцу Хару-но но-ни идэтэ Цумэру вакана дзо Вот молодые побеги, что я собрала Для тебя, Выйдя в весенние поля И полы одежды Промочив [482] .Он увидел эти стихи, очень пожалел ее и стал есть. Она же лежала ничком, безмерно стыдясь. Потом сёсё встал, послал отрока, и тот вскоре привез в повозке множество всяких вещей.
482
Танка приводится в Кокинсю, 1, где приписана императору Нинна, и в Сёкугосюисю, 1.