Яна и Ян
Шрифт:
— Не сердись, Яничка! — прошептал он.
— Ты не сердись… — проговорила я, едва не заплакав — так мне стало его жалко.
Он встал, поднял меня с пола, крепко обнял, и мне вдруг показалось, будто у него случилось еще что-то, что его очень терзает и в чем он хотел бы, однако не может признаться.
А он устало сказал:
— Мне уже пора. Это ужасно, но пора. Не езди на вокзал. Прощание вообще довольно неприятная процедура, да и ни к чему это. Я потом всю дорогу вижу, как ты стоишь на перроне и машешь мне, такая маленькая, брошенная всеми девочка… Я лучше отвезу тебя домой. — Он посмотрел на часы и добавил: —
— Ты что? — изумилась я. — Такси?!
Наверное, все-таки не надо было мне ехать на вокзал, если он этого не хотел. Конечно же не надо было! Но меня так поразило его предложение взять такси: ведь я коплю на квартиру и на мебель и живу по режиму строжайшей экономии — и вдруг мы приедем в Коширже на такси. Вот бы пани Балкова удивилась! Да и мама тоже, только немного по-иному… И я твердо заявила, что все-таки поеду с ним на вокзал и пусть он выбросит из головы свои фантазии о «маленькой, брошенной всеми девочке», потому что я вовсе не маленькая и никем не брошенная.
— Это я уже заметил. У тебя нерабочая суббота, а ты идешь в магазин и развлекаешься там с каким-то пижоном. Я слышал, как вы смеялись…
Я готова была расхохотаться: до сих пор я не считала товарища Калту пижоном. Подавленность и напряжение вмиг исчезли, Ян снова стал похож на моего Яна — он меня ревновал. Как когда-то к Орешку. И я рассмеялась.
— Если ты не перестанешь смеяться, то… — сказал он, остановившись.
— То что?
— То я отнесу тебя обратно и сурово накажу… — Он обнял меня и как-то странно обронил: — Что бы ни случилось, ты — моя единственная, настоящая любовь.
И мы с ним поцеловались.
Здесь же, на лестнице, нас увидела пани Коничкова и, конечно, не преминула сказать:
— Дети, дети. Желаю, чтобы ваша любовь была прекрасной… Но зачем целоваться на лестнице, по которой ходят жильцы?
А в трамвае знакомая кондукторша, пани Водичкова, спросила:
— Яна, это твой жених? — и добавила: — Какой красавец! Вы очень хорошо смотритесь вместе.
Только на вокзале я почувствовала себя веселой и счастливой, хотя мы побыли вместе всего лишь несколько часов и Ян опять уезжал неизвестно на какой срок. Однако у нас еще оставалось время. Мы сидели на диване, держась за руки, и я не знала, о чем раньше ему рассказать. То ли о том, что Дана обещала предоставить в наше распоряжение дачу на Слапах, где она сейчас обосновалась, то ли о бабушкиной квартире четвертой категории, которую при желании можно превратить в уютное гнездышко, то ли… Но вдруг мне показалось, что он меня совсем не слушает, что-то его отвлекает. Я осмотрелась. Напротив нас сидела броско одетая, красивая женщина и читала журнал. Откуда я ее знаю? Откуда же?.. И только когда она поднялась и, слегка улыбнувшись Яну, отправилась на перрон, я все поняла.
— Это не та приятельница твоего друга, которая нам одалживала квартиру?
Ян кивнул, и я заметила, как он краснеет.
— Как она попала сюда?
— Откуда мне знать? Вероятно, ездит на субботу и воскресенье в Прагу, ведь ее квартира в эти дни пустует…
— Сегодня же суббота, а она уже уезжает из Праги, — сказала я машинально, ничто другое мне просто в голову не пришло. Но он взорвался:
— Ну что ты, право, то фотография тебя встревожила, то от конверта как-то странно пахло, теперь эта женщина… Надеюсь, ты не ревнуешь?
У меня замерло сердце,
Хорошо, что я этого не сделала. Пред Яном я бы предстала заносчивой гордячкой, которую действительно сжигает ревность. Но почему я так ревную? Потому что они поедут в одном поезде? Ну а если бы даже в одном вагоне? Однако Ян сел в другой вагон. Он так искренне просил его простить: нервы, мол, у него на пределе, а если мы еще поссоримся, то он этого не выдержит. Он, мол, очень виноват: не должен меня подозревать, думать о том, что я здесь делаю. Чего бы тогда стоила наша любовь?! И что бы от нее осталось?! Одни взаимные упреки…
Наверняка нет ничего хуже, чем подозревать того, кого ты любишь, кто тебя любит. А мы же любим друг друга… уже целый год. Еще один год, и Ян вернется, мы поженимся, и у нас будет ребенок, даже несколько детей. Мы будем счастливы. Кто может помешать нашему счастью? Что это взбрело мне в голову? Ах, эта женщина! Разве может мой Ян… Нет, и думать об этом не хочу. Я должна была перед ним извиниться, но от разлуки постоянно какой-то сумбур в голове и мысли лезут какие-то странные. Так недолго и разрушить собственное счастье. Недаром мама говорила, что ревность — как тяжелая болезнь. Теперь я убедилась в этом…
Нет, не надо было мне ходить на вокзал. Надо было проститься с Яном, в тот момент, когда на лестнице появилась пани Коничкова и сказала: «Дети, дети! Желаю, чтобы ваша любовь была прекрасной…»
Едва Янина фигурка скрылась из виду, как я упал на сиденье и закрыл глаза. Я был морально подавлен и хотел лишь одного — чтобы вокруг не было никаких женщин. А лучше всего, если бы этот поезд отвез меня прямо в район учений. Там только мужчины и машины, суровая жизнь под открытым небом, грубые шутки, изнурительная работа, после которой погружаешься в сон, словно в воду. По утрам — умывание в холодном ручье, а вечерами — костры…
За две недели учений многое в моей голове прояснилось. Но достаточно было одного дня, одной встречи с Яной и Лидой, как я оказался отброшенным, что называется, на исходные позиции.
— Тяжела разлука, солдатик? — сочувственно спросила пожилая женщина, сидевшая напротив.
Я не открыл глаз. Я намеренно выбрал купе, занятое старой супружеской парой, хотя вагон был почти пустой. Я хотел избежать встречи с Лидой. Но разговаривать с ними я не собирался.
— Оставь его, ты же видишь, он спит, — заметил ее муж.
Если бы я только смог уснуть! Усталость чувствовалась во всем теле, но сознание было ясным. Даже слишком ясным. Оно воспроизводило в памяти до мельчайших подробностей встречу с Яной и тот момент, когда, движимый угрызениями совести, я чуть было не признался ей во всем. Но, посмотрев в ее глаза, я потерял решимость. Да и разве сумел бы я, глядя в ее чистые, доверчивые глаза, объяснить ей, что случайно упал в пропасть? Последствия моего признания трудно даже предугадать. Однако все равно она подозревает меня в измене и ревнует. Поэтому бесполезно было бы ей объяснять, что появление Лиды на вокзале — чистая случайность, что оно и меня словно громом поразило…