Яна и Ян
Шрифт:
От радости мы начали бороться, как мальчишки. И мог ли я в тот вечер знать, что у жизни есть свои непреложные законы и ничто в ней не дается легко.
Я изнываю от жары и мучаюсь от ожидания. Мне кажется, что во время летнего зноя и вокруг меня все дрожит — от тоски, от нетерпения и от напряжения. От Яна до сих пор ничего: ни открыточки, ни одной строчки о том, где он, что с ним и когда же наконец он приедет.
Папа с Иваном уехали в Славьетин. Они и меня уговаривали поехать, но напрасно. Я упорно жду и — чахну. Мне не хочется даже в бассейн идти, мне ничего не хочется.
— Яна, а почему сейчас мужчины не сражаются за женщин? Я бы никогда не позволил отнять у меня жену. Я бы обнажил шпагу — и готово дело!
Мой бедный маленький мушкетер! Все, наверное, намного сложнее, чем просто «обнажил шпагу — и готово дело!».
Кроме Михала, есть еще один страдалец, которому нужна помощь, — он опять в гипсе и опять в больнице. У него что-то совсем плохо дело с позвоночником: он даже ходить не может, но по-прежнему не унывает.
— Вы знаете, уважаемые, какую я здесь пьесу придумал? О планете, где вообще не существует болезней. Люди болеют только в наказание — оно определяется вместо тюремного заключения. Поэтому на планете все здоровы, кроме преступников и негодяев…
Пушинка уже не похож на Юлия Цезаря. Он снова просто бедный мальчик. Чтобы его порадовать, мы с Иркой принялись вместе с ним додумывать новую пьесу. Мы дошли почти до середины, когда появился Мартин. Он был в форме, на груди его красовался значок «Отличник боевой подготовки». Он скромно раскланялся и прервал наши восторги:
— Небольшие трофеи, завоеванные на полях жестоких сражений. «Противник» разбит наголову благодаря совершенству техники и боевому мастерству нашего танкового батальона… Послушай, Яна, а где же твой Адмирал? У него столько значков, что на груди не умещаются.
Я пожала плечами и сказала:
— Наверное, попал в плен к «противнику». — Я так естественно сыграла, что даже сама себе изумилась.
— Он? В плен?! — Мартин засмеялся. — Он так вел взвод, что можно было снять показательный фильм. У меня есть несколько отличных снимков, на которых запечатлен ваш герой. Он растет над собой, козочка моя. Готовься к тому, что в один прекрасный день ты станешь супругой генерала или настоящего адмирала, так как он особенно проявляет себя в воде… Шутки шутками, но мы пережили там страшную трагедию. Один из наших водителей, отличный парень, чуть было не застрелился. Его невеста прислала ему письмо, что выходит замуж. Нам было очень тяжело.
— Мне тоже было бы тяжело, — сказал Пушинка. — Это надо же! Здоровый парень хочет уйти из жизни из-за неудавшейся любви…
— Пушинка, не принимай это близко к сердцу. Он уже чувствует себя хорошо, я только что был у него. Он раздробил себе плечо, ему грозила ампутация руки. Однако его доставили на вертолете в Прагу и сделали операцию. Как видите, современная медицина творит чудеса.
— Я тоже хочу чуда. Я хочу ходить! — воскликнул Пушинка. — Я хочу двигаться, я не хочу больше валяться на этой проклятой койке, мне надоело быть калекой…
Мы были вынуждены позвать сестру. Она сделала ему укол, и он успокоился. Мы попрощались и ушли. Нам уже не хотелось ни о чем говорить.
Ребята
Недалеко от госпиталя я случайно встретила товарища Яна — Вашека, которого несколько раз видела, когда приезжала к Яну. Он шел к тому самому бедняге водителю. В разговоре, как бы между прочим, я спросила, не знает ли он, когда приедет Ян, ведь он говорил, что ему скоро дадут отпуск. Вашек на секунду замолчал, а потом начал усердно толковать о том, что Ян стал заместителем командира взвода, что у него много дел… Он говорил и говорил, я молча слушала, а мысль моя металась раненой птицей, ведь все это Ян мог бы и написать. И тогда я не выглядела бы такой жалкой в глазах его товарища, как теперь. Я едва сдерживала слезы. Вашек заметил это, и его красноречие иссякло. Он начал заикаться, говорить о том, что во время службы в армии возникает множество проблем, что я должна относиться ко всему спокойно и разумно. Вашек хороший парень и, видимо, пытался о чем-то умолчать…
Ну почему, почему я не спросила тогда: «Какие такие проблемы возникли у Яна? К чему я должна относиться спокойно? Почему я должна быть разумной?» Ведь сейчас-то я без конца задаю себе эти вопросы, от которых можно сойти с ума. Я знаю, за моей спиной происходит что-то нехорошее, дрожу от страха за Яна и за нашу любовь, но при этом вынуждена разыгрывать неприступную гордость: «Вы, наверное, торопитесь? В таком случае не смею вас задерживать!» Если бы я расплакалась, я бы уже теперь все знала и могла бы бороться с опасностью. Но умею ли я бороться? И как должна женщина бороться за свою любовь? Где мне об этом узнать?..
— Яна, посмотри, новый материал для пододеяльников. Его не нужно ни крахмалить, ни гладить, он совсем не мнется. Видишь, что я купила?!
Мама опять сияет от счастья, рассматривая одну из своих очередных покупок, а мне хочется ей сказать: «Мама, Ян ведет себя очень странно. Что мне делать? Посоветуй». Но это означает одним махом разрушить мамино счастье. А в конце концов я бы все равно услышала: «Я тебя предупреждала, я так и думала, однако ты настояла на своем. Для тебя он был самым хорошим парнем на свете».
Был? И есть! Что это я вбила себе в голову? Кто знает, о каких проблемах идет речь? У него могли быть какие-то неприятности, что-то экстренное, о чем Вашек не хотел мне говорить. А может быть, Ян ему запретил? Господи, как же мне это сразу не пришло в голову! Я уже до такой степени поддалась ревности, что мне нужно, наверное, пойти к психиатру. Надо сейчас же написать Яну: «Мой дорогой Ян, я тебя страшно люблю, и если тебя что-то терзает, не скрывай ничего от меня, я хочу тебе помочь, ведь для этого я и живу на свете…»
Мои мысли опережали действия. Составив письмо в уме, я взяла бумагу и ручку. Но только я написала три слова: «Мой дорогой Ян», как из глаз у меня брызнули слезы и все буквы расплылись.
В этот момент снова вошла мама, уже в форменной одежде:
— Я с этими пододеяльниками настолько потеряла голову, что забыла отдать тебе письмо от Яна…
Знакомый конверт, знакомый любимый почерк. Обрадовавшись, я обняла маму.
— Какие мы, женщины, глупые, — сказала она, — плачем от радости!