Яна и Ян
Шрифт:
— Во время следующей остановки пусть Скршивана сменит Шехерезада.
Тот опешил:
— Скршиван не уступит место водителя, товарищ поручик. Даже если будет еле держаться на ногах, он никому не доверит свою машину…
— Вы прикажете ему, прапорщик.
— Е-есть, товарищ поручик! — Он покраснел, потом огляделся по сторонам и прошептал: — А не лучше ли вам самому ему приказать, товарищ поручик? Скршиван очень впечатлителен. Опять подумает, что… — Он запнулся, не зная, что сказать дальше.
Прапорщик Губка закончил училище совсем недавно и сегодня впервые выступал в качестве командира взвода. Я понимал, как ему будет трудно заменить
Меня переполняла злость, но я должен был держать себя в руках. Возникшая ситуация требовала холодной головы, здравых суждений и немедленного принятия решения.
В критические минуты мысли в голове носятся со скоростью «торнадо». Вот и сейчас за несколько секунд я припомнил, что Скршиван лучший водитель во взводе, а я так и не выяснил, действительно ли у него высокая температура или это лишь мое предположение. Сам он не признался, что болен, да и машину вел безупречно. А Шехерезада отличный наводчик, но за рычагами чувствует себя не совсем уверенно. И потом, неожиданная замена водителя может выбить из колеи весь экипаж. Кроме того, я должен учитывать и то, что солдаты считают, будто я придираюсь к Скршивану. Им и сейчас может показаться, что я хочу лишить Индру благодарности, которую он наверняка получил бы от начальства за это учение. А ведь я буду участвовать и в отборе кандидатов в военное училище. Что, если замена водителя станет причиной несчастного случая, а потом вдруг выяснится, что у Скршивана всего лишь банальная простуда?.. Положение, черт возьми! Учишься, учишься, сдаешь экзамены на «отлично», а потом чувствуешь себя совершенно беспомощным.
Губка молча ждал моего ответа, и под щеками у него от волнения ходили желваки. «Когда отдаешь приказ, помни об одном — солдаты должны быть убеждены в его правильности, — всплыл в моей памяти невозмутимый голос майора Рихты. — Это прежде всего означает, что ты сам не должен в нем сомневаться…»
— Послушайте, Губка, — заговорил я уверенно: ко мне вдруг вернулось утраченное было спокойствие, — неважно, что подумает Скршиван, главное, что думаете вы. Вы командир взвода, следовательно, отвечаете за людей и за машины. Перед своей совестью отвечаете…
Он невесело взглянул на меня.
— Ведь я вчера посылал его в санчасть: он так сильно кашлял, что не давал никому спать, — признался Губка, — но он наотрез отказался… Потом, в суматохе, я забыл о нем, да он, собственно, первым бросился к машине… И в этих труднейших условиях танк слушался его, как оркестр дирижера. А сейчас я начинаю сомневаться… Однажды я с высокой температурой газик вел… Обычный газик…
— Я пришлю вам доктора. Эти несколько минут задержки я беру на себя. И если у Скршивана действительно высокая температура, вы замените его…
У Скршивана было тридцать девять и четыре десятых.
Всегда спокойный, Пепик Коларж на этот раз разошелся:
— Ты, братец, настоящий симулянт!
— Я — симулянт?
— Ты прикидываешься здоровым, и это так же плохо, как если бы ты симулировал болезнь. Усвой это раз и навсегда. А теперь полезай в танк. Когда доберемся
К рассвету начало подмораживать. Колонна, подобно черной гусенице, извивалась по безлюдной, застывшей местности. Создавалось впечатление, будто мы приближаемся к краю земли. Из-за гололеда иногда приходилось снижать скорость до пяти километров в час. Видимость была ужасной, и водители ориентировались по задним огням впереди идущих машин.
— Молись, безбожник, чтобы мы без происшествий съехали с этой проклятой дороги, — услышал я в наушниках голос Понца. — Тогда, можно считать, самое трудное будет позади.
«Молись, безбожник…» Я усмехнулся. Добрые боги были на стороне танкистов: они ведь видели, сколько пота проливается во время учений и тренировок на технике. Девяносто девять процентов труда, один процент везения! На большее, чем на один процент, танкист не должен рассчитывать.
Последняя часть маршрута проходила по лугам, где, собственно, и начинался район учения. Командир прав: как только мы окажемся там, основную часть приказа можно считать выполненной.
На луга мы съехали, как на перину. Машины начали набирать скорость. Я с облегчением вздохнул, тревожные мысли уже не роились в голове. И вдруг в наушниках что-то затрещало, в уши ударил залп страшных проклятий. Я открыл люк. Огни машин, следовавших впереди нас, уже едва виднелись в сероватом свете предрассветных сумерек, а середина и хвост колонны все еще были на шоссе. Как оказалось, задержка произошла из-за Шехерезады: при съезде с насыпи он не справился с управлением, и танк занесло на тонкий лед болота, припорошенного снежком.
Прежде чем я добежал к месту происшествия, Скршиван успел прыгнуть в ледяную воду, приладить трос, и ребята начали вытягивать провалившуюся в болото машину. Им удалось сделать это в рекордно короткое время. Колонна снова пришла в движение и, как потом было сказано в донесении, достигла заданного района без помех в полной боевой готовности. Свободнику Скршивану была объявлена благодарность за образцовое выполнение своих обязанностей и проявленную при этом самоотверженность.
Ночью Индру Скршивана отвезли на вертолете в госпиталь. Доктор Коларж сообщил в штаб о его болезни еще во время марша. У Скршивана обнаружили воспаление легких.
— Смотри, какие герои у тебя во взводе! — усмехнулся Пепик.
— Знаешь, я себя очень ругаю… — пробурчал я. — Эта ледяная ванна еще больше ухудшила его состояние… А если бы я не заменил его, все наверняка обошлось бы благополучно. Он бы доехал, у него железная воля. Но вот стоило ли этим злоупотреблять?..
— Ты со своей достоевщиной действуешь мне на нервы, — оборвал меня раздраженно Пепик. — Пойми же, пожалуйста, что он влез в танк с воспалением легких. Если бы ты не заметил, что у него высокая температура, кто знает, чем бы все это кончилось. А теперь его накачают пенициллином, и, прежде чем мы возвратимся, он уже поправится. Да понимаешь ли ты, какие черты воспитываешь у ребят своей идиотской романтикой? Они готовы ради тебя бог весть что сотворить… Еще в прошлом году Шехерезада ударился обо что-то и сильно поранил палец. Помнишь? Теперь у него прихватило левую руку к холодной броне, он дернулся и оставил на броне кусок кожи. Пришел ко мне: дайте, говорит, мне пластырь, а то я не могу задерживаться, но завтра приходите смотреть на мастерство современного Вильгельма Телля. Ты из них и вправду пытаешься делать фронтовиков?..