Яна и Ян
Шрифт:
Яна взяла ее на руки, и эта сцена так очаровала меня, что я невольно закричал:
— Взгляните, как смотрится моя жена с Наташкой! А она почему-то не хочет иметь дочь!
Разумеется, я никогда бы этого не сказал, если бы не был навеселе. Однако протрезвел я быстро, потому что Яна подала Наташку Магде и, обратившись ко мне, проговорила тихо, но отчетливо:
— Ты думаешь только о себе…
Она вдруг побледнела, будто ей сделалось нехорошо, и, прежде чем я успел опомниться, к ней, естественно, подбежал доктор. Он отвел Яну к окну, которое услужливо распахнул капитан Минарж, и приказал ей глубоко дышать. Вера помчалась на кухню за водой, Лацо — в ванную
Правда, все закончилось вполне благополучно. Яна попросила не сердиться на нее: мол, выпила немного лишнего, вот и стало плохо. Вечер удался. Из клуба мы вместе с агитбригадой отправились к Вере и Лацо, а потом… Потом подошло время уезжать.
Яна вела себя так, будто ничего не произошло. Я тоже. Но ее слова вонзились в меня, словно острые шипы. «Ты думаешь только о себе…» Так что же, выходит, я — эгоист? И мои друзья, по всей вероятности, разделяют эту точку зрения, ведь они ни слова не проронили в мою защиту. Да и Ирена только что заявила, будто я не понимаю свою жену…
— Змея я уже убил! — крикнул возбужденный Гонзик. — Я отрубил ему все семь голов.
— Ну хорошо, успокойся!
Он не был похож на ребенка, перенесшего легкое сотрясение мозга, но доктор предписал ему строгий постельный режим, и, чтобы удержать малыша в кроватке, я играла с ним в кукольный театр. Только что закончилось седьмое представление о глупом Гонзе — других героев мой сын не признавал. Полумертвая от усталости, я начала показывать ему сказку в восьмой раз…
Когда в воскресенье Вера принесла его на руках в полубессознательном состоянии, с головой, залитой кровью, у меня от страха ноги подкосились. Вскоре появился и доктор Коларж — его по поручению Веры вызвал Ярда Кутилек. Но Гонза уже открыл глаза, посмотрел на меня и улыбнулся счастливой улыбкой:
— Мама, я победил… Я чемпион…
Наконец я не выдержала и решительно убрала кукольный театр. Гонзик не сопротивлялся. Без возражений он съел кашу из овсяных хлопьев, выпил стакан молока, укрылся одеялом до самого подбородка и закрыл глаза.
Было уже шесть часов, а доктор Коларж все не приходил. Мне хотелось есть. Я открыла было холодильник, но тут же его захлопнула. От одного вида еды мне делалось плохо. Попробовала доесть Гонзикову кашу, однако и от нее пришлось отказаться.
Когда доктор наконец явился, он застал меня за рюмкой бехеревки. Я ужасно покраснела и, заикаясь, начала объяснять:
— Это ликер от желудочных заболеваний… Мне что-то нехорошо…
Коларж хитро подмигнул мне и засмеялся:
— Мать такого чемпиона заслуживает ежедневно по крайней мере бутылки бехеревки. Да вы, как я вижу, пьете за здоровье выдающихся представителей мировой культуры… Канта, Вольтера… — придвинул он поближе к себе мои учебники.
Я выхватила их из рук доктора и закрыла. Он опять лукаво на меня посмотрел. В июне, когда я сдавала экзамены, он как-то встретил нас с Михалом. Может быть, Михал ему что-то объяснил, не знаю, во всяком случае, Йозеф никогда ни о чем меня не спрашивал.
— Что поделывает наш герой?
— Уснул. Хотите на него взглянуть?
Коларж приходит к нам три раза в день: утром, в обед и вечером. Я так обязана ему: ведь это по его просьбе Гонзика не положили в больницу.
Из комнатки Гонзика доктор вышел быстро.
— Напрасно я его разбудил.
— Как вы думаете, останется у него шрам?
— Что вы, Яна! Он зарастет волосами… — Доктор весело улыбнулся: — Ох уж эти матери!
Однако мне было не до веселья. В пятницу приедет Ян, увидит наполовину выбритую голову сына, шрам… Как я в прошлом году упрекала себя за то, что доверила Гонзика Ярде! Но на этот раз с ним была Вера. Правда, Веру Ян очень уважал, считал почти что идеалом, пока не познакомился с Иреной…
— Вы зря так переживаете, Яна… — В голосе доктора звучали успокаивающие нотки, и я вдруг спохватилась:
— Какая же я, право! Даже бехеревки вам не предложила.
— Водителям употреблять алкогольные напитки строго запрещено! — отчеканил он.
— Вы опять куда-то едете… — с трудом подавила я разочарование, хотя могла бы и раньше догадаться, что не ради Гонзика он надел темный костюм с белой рубашкой и галстуком. Но я это только теперь заметила.
— Опять, Яничка, в театр. Поэтому я попросил бы вас сварить мне чашку кофе, чтобы я там, чего доброго, не заснул.
— А что сегодня идет?
— Премьера. Иногда мне присылают приглашение, и всегда на два лица, хотя всем известно, что я старый холостяк. Поэтому, когда я сижу в зале, мне кажется, что все смотрят на свободное место возле меня.
— Меня вам разыграть не удастся, доктор. Своими поклонницами вы могли бы заполнить целый ряд.
Он с сожалением развел руками и нечаянно задел новогоднюю елку. На ковер посыпался частый дождь порыжелых иголок.
— Вот несчастье! — заволновался Коларж. — Где у вас щетка или пылесос?
— Не беспокойтесь, ради бога! В порядочных семьях елки выбрасывают сразу после Нового года, а у нас все стоит. Это из-за Яна. Он снимал нас кинокамерой в сочельник, но потом у него что-то заело… Одним словом, он хотел повторить съемку, да никак не соберется…
Нынешнее рождество снова оказалось неудачным. Я даже стала немного побаиваться рождественских праздников. Я героически пыталась преодолеть свои недомогания, но мысль о ребенке мучила меня постоянно, ведь Ян так мечтал о дочери. Правда, я была почти уверена, что снова родится мальчик, однако это все равно. В общем, если бы тогда мы поговорили по душам, теперь все было бы решено. Но он приехал прямо с учений, злой, вконец простуженный, и попросил постелить ему в гостиной, чтобы я, чего доброго, не заразилась. Я носила ему туда чай и чистые пижамы. Разве в такой обстановке поговоришь? А потом, немного оправившись, однако пребывая все в таком же раздраженном состоянии, он заперся в своем кабинете, чтобы наверстать упущенное время. Он так нервничал, что даже отшлепал Гонзика, когда тот разукрасил ему цветными карандашами какой-то чертеж.
В общем, жена, у которой муж учится в академии, должна иметь железные нервы. А если этот муж еще и простудился, то ей лучше всего забыть о собственных нервах.
Лацо и Вера на рождество уехали в Татры. Вскоре пришли поздравительные открытки. Ирена тоже отдыхала в Закопане. «Живут же люди!» — проронила я невольно. На открытках были изображены горы, белые сугробы, голубое небо и солнце, а здесь постоянно шел снег с дождем и все казалось каким-то серым, невзрачным… И каждый день одно и то же — приготовление обеда, уборка, капризы Гонзика. Он скучал и злился. Ян болел… И в который раз мне приходилось выслушивать от своего мужа, что я даже не представляю себе, как он целый год трудится, что и у актрис жизнь далеко не сладкая, а Ирена к тому же занимается общественной работой…