Яна и Ян
Шрифт:
— Мне грустно… Ты меня не любишь… Ты злая, злая!.. — стучал он в дверь.
Вера молчала. Я тоже.
— Что с тобой, Яна? — повернула она ко мне свое открытое доброе лицо.
Мне стало страшно стыдно, но отступить я уже не могла.
— Я немного нервничаю, плохо сплю, не сердись. Хочешь кофе?
— Лучше я уйду, чтобы он быстрее успокоился. Поцелуй его…
Вечером я звонила ей, но Веры не оказалось дома. Боже мой, что со мной творится? Я перестала понимать самое себя…
Когда я вышла из автобуса, у меня от слабости подкашивались ноги. Я отыскала в кармане кусочек сахара, положила
Доктор уже ждал меня и немного нервничал:
— Потерпите, пожалуйста, мне надо заглянуть в операционную.
Он ушел. Я сидела в кресле и слушала, как капает из крана вода: «Не-це-ле-со-об-раз-но… Не-це-ле-со-об-раз-но…» Я вскочила, чтобы завернуть кран. Вспотевшая рука скользила, и я открыла сумочку, чтобы достать носовой платок. Сумочку я взяла с собой старую и положила в нее пять носовых платков. Почему — не знаю. Когда я вытянула один из них, на пол что-то упало. Я наклонилась — это была картинка с изображением слона по прозвищу Отважное Сердце. Ее мне подарил Ян в день свадьбы. Смешная, трогательная картинка. Смешная до слез…
В это время вернулся доктор.
— Я… я… не сердитесь, но я… — Носовые платки выпали из моих рук.
Он поднял их.
— Я знал, что вы передумаете, — спокойно начал он и недоговорил, потому что кто-то постучал в дверь, она открылась и в кабинет вошла Вера, запыхавшаяся, испуганная:
— Яна, ты что, с ума сошла? Нет, ты не сделаешь этого. Я бы все отдала за то, чтобы иметь ребенка. А ты?!
Все поплыло у меня перед глазами…
Когда мы вышли из роддома, снег уже прекратился. Но на крыше Вериного «трабанта» высилась замысловатая снежная шапка. Вера заботливо застегнула мне страховочный ремень, набросила на плечи плед, и мы тронулись в путь. Перед тем как отпустить нас, доктор сварил кофе и дал мне какой-то порошок, и теперь я чувствовала себя так, будто непосильная ноша упала с моих плеч…
Вера узнала обо всем от доктора Коларжа. Он мчался из Праги, надеясь застать меня в городе и отговорить. Он думал, что мы с Яном уже не любим друг друга, однако слова Моники убедили его в обратном. Она рассказала Коларжу, как из-за Яна я пыталась покончить жизнь самоубийством и как на это реагировал Ян. Но меня Коларж уже не застал. И тогда он пошел к Вере…
— Он же тебя любит, ты хоть знаешь об этом?
— Ну и что? Это пройдет. Он ведь получает время от времени два билета в театр. И придет день, когда пустующее рядом с ним место займет какая-нибудь очаровательная девушка…
Мы смеялись. Нам опять было весело.
— Ты — лучший человек в мире, Вера! Если у нас родится дочь, мы назовем ее твоим именем. Вера — какое красивое имя!..
Вера переключила скорость и запела. Мы поднимались на крутой холм перед въездом в наш городишко. Я закрыла глаза, предчувствуя нечто очень приятное, и вдруг песня оборвалась. Через мгновение я услышала ужасающий Верин крик:
— Яна, береги голову!
Навстречу нам мчался зеленый грузовик. Я только помню, как прикрыла руками живот. А потом последовал резкий удар, меня куда-то отбросило, и наступила тьма…
Вахтер районной больницы узнал меня сразу — во время учений его призывали на некоторое время
— Такое несчастье, товарищ надпоручик, такое несчастье!
— Где моя жена?
Ожидание было невероятно мучительным. Из больницы вышел мужчина с двумя детьми, дети плакали, мужчина был смертельно бледен.
Вахтер опять затараторил:
— Возможно… возможно… она еще в операционной. Не знаю. Вторую женщину отвезли в Прагу, в военный госпиталь. На вертолете.
Я взбежал по лестнице. Длинный пустынный коридор, в конце которого на стеклянных дверях операционной горела яркая надпись: «Вход строго воспрещен!» Кто же может запретить мне войти? Но я все-таки удержался, не вошел.
Десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять минут ожидания… Круглые часы в коридоре равнодушно отсчитывали мгновения. Казалось, прошла целая вечность, когда из какой-то двери вышла молоденькая сестра. Она поддерживала женщину с загипсованной ногой.
Я подбежал к ней, сестра посмотрела на меня с сочувствием, но сразу покачала головой:
— Ничего не знаю, все в операционной.
Она чем-то напоминала мне Яну, ту Яну, которую я когда-то встретил в «Манесе». Воспоминания наваливаются на меня, вызывая щемящую боль в сердце. Вот Яна стоит передо мной в красном пальто с мороженым, а вот в переполненном магазинчике пишет на чеке: «Любимый мой!» Вот она в белом платье невесты, и я беру ее на руки и переношу через лужи, а вот прямо в лыжных ботинках и спортивной куртке она падает на постель и мгновенно засыпает. Вот Яна в купальнике, и я сталкиваю ее с огромного валуна в ледяную воду, а она кричит от ужаса и восторга. Вот я держу ее в объятиях, а капли с мокрых волос стекают по ее мягкой бронзовой коже. А вот она после рождения Гонзика — неузнаваемо бледная после перенесенных страданий и непередаваемо прекрасная. И наконец, она на перроне машет вслед уходящему поезду, ее маленькая фигурка уменьшается у меня на глазах, становится уже еле различимой точкой. Боже, неужели я схожу с ума?..
Неожиданно дверь операционной бесшумно открылась, и оттуда выехала тележка на резиновых колесах. Под белой простыней четко вырисовывалась стройная фигура. Застывшее, бледное как мрамор лицо, закрытые глаза… Тележка двигалась очень медленно, и так же медленно, словно лунатик, шел за ней я. Потом санитар легко, будто ребенка, поднял Яну с тележки и ее прекрасные волосы свесились через его плечо.
— Сюда нельзя, товарищ, — преградила мне путь в палату сестра.
Я не проронил ни слова. Нигде человек не бывает таким покорным, как в больнице. Дверь закрылась. Доктор, который оперировал Яну, провел меня в свой кабинет. Он сообщил, что у Яны тяжелые внутренние повреждения. Ее привезли сюда в бессознательном состоянии, к счастью, вовремя.
Он говорил усталым, но очень официальным голосом. Из всего сказанного я запомнил только, что у Яны оторвалась почка. Однако она не настолько повреждена, чтобы ее удалять… Свет настольной лампы освещал его еще молодое, но сразу осунувшееся, посеревшее лицо — операция длилась несколько часов.
— Мы сделали все, что могли. Состояние вашей жены весьма серьезное. Ближайшие дни, видимо, будут тяжелыми. Будьте готовы ко всему… — Он предложил мне сигарету, но я не смог ее держать: у меня тряслись и пальцы и губы…