Яна и Ян
Шрифт:
В последний раз мы были в долине на рождество, когда я ему сказала, что у нас будет ребенок. Тогда он переносил меня через сугробы на руках. Представляете? На руках.
— Ты не будешь сердиться, если вместо этой поездки я прочитаю тебе лекцию по истории международного рабочего движения?
Прежде чем я успела ответить, дверь в нашу комнату открылась и к нам заглянул папа:
— Быстрее! Посмотрите, что показывают по телевизору!..
С экрана на меня смотрел Ян. Вернее, не на меня, а на молодую прелестную женщину, которая ему улыбалась. А он улыбался ей.
Наконец-то наступили
— «Как же нам не веселиться, как же нам не веселиться…» — горланит под душем Лудек.
…Позавчера он получил телеграмму. Принес ее в комнату нераспечатанной и положил на стол:
— Ребята, прочитайте, а потом мне расскажете… только в том случае, если в ней приятные известия…
Телеграмма была короткой: «Дочь. Три пятьсот. Пятьдесят. Обе здоровы. Ганка».
Пять минут мы приводили его в чувство, еще десять втроем держали за руки, чтобы он не убежал на вокзал. Потом он успокоился и целый час пыхтел над ответной телеграммой. В конце концов его усилия увенчались лишь одной фразой: «Назови дочь Люцией. Отец».
Придя в себя, он расхвастался:
— Через два года у Люции появится братишка Петр.
— А что, если близнецы? — предложил ему Зденек.
Телеграмма жены Лудека, украшенная неизвестно откуда взятым аспарагусом, висит теперь на стене. Она питает мои мечты о дочери, но хватит ли у меня смелости заговорить об этом с Яной?
Ну и закатила же она концерт из-за этого злополучного выступления по телевидению. «Господи боже мой!» — сказал бы Лацо. Буквально минуту назад он справлялся по телефону, каким поездом я поеду, чтобы добираться от Брно вместе.
— А что сказала Янка по поводу твоего выступления по телевидению?
В ответ я пробормотал что-то невнятное. Не мог же я объяснить ему по телефону, что после всей этой истории не звонил ей. Она тоже не звонила. После встречи в Праге она сразу же уехала к деду в Славьетин, совершенно равнодушно восприняв мое заявление, что я, видимо, не смогу навещать ее: по вечерам дед все еще играет квартеты с друзьями-пенсионерами, и это будет мешать моим занятиям. И вот теперь Яна снова пишет мне такие письма, которые можно смело вкладывать в пакет с надписью: «Служебные рапорты о воспитании нашего сына». Вот один из них: «Сегодня Гонзика укусила пчела. В ответ он произнес такое слово, от которого я онемела. Объяснила ему, что это нехорошие слова. Он твердо обещал не говорить их, но через минуту на сахарницу села пчела и Гонзик закричал: «Челт подели! Если ты, тваль, меня укусишь, я тебе покажу…» Хорошо хоть о сыне пишет: я так тоскую по Гонзику, который озорно улыбается мне с присланной Яной фотографии…
— Объявляется посадка до станции «шестой факультет»! — горланит в коридоре Зденек.
Он сдал философию и теперь радуется, как дитя. Мы, трое, получили по всем предметам отличные оценки. Благодаря героическим усилиям майора Ньютон успешно справился с деривациями, но зато завалил механику.
— В мире столько прекрасных девушек, а мне придется весь отпуск мучиться с этой проклятой механикой! — ныл теперь он.
— Так ты идешь веселиться в «Северку»? — спросил его Лудек.
— Надоели мне ваше пиво и пустые развлечения!
— Ой, держите меня! — покатился со смеху Лудек.
Я молча направляюсь к своему чемодану и вытаскиваю оттуда «Табак оригинал». Йозеф уже израсходовал полфлакона, но кажется, напрасно. Ирена не из тех девушек, что приходили к Ньютону в комнату для гостей, и я почти убежден: каникулы ему придется провести с механикой наедине.
Ирена позвонила мне вскоре после моей поездки в Прагу. Дело в том, что энтузиасты с их факультета создали агитбригаду, которая во время летних каникул должна была выехать в воинские части, и Ирена просила меня посмотреть генеральную репетицию. Я пришел с опозданием. Ирена уже стояла у рояля и читала стихи о том, что, как бы ни ярилась река произвола, она не в силах снести мост любви.
После размолвки с Яной настроение у меня было подавленным, поэтому стихи, задушевный девичий голос произвели на меня потрясающее впечатление. Я вдруг почувствовал, что в моей жизни чего-то недостает, это вызвало у меня странное беспокойство. С такими вот ощущениями я пытался вслушиваться в стихи, которые читал высокий смуглый парень, сменивший Ирену. Но, видимо, слишком велико было напряжение, поэтому слов я не мог запомнить. В памяти остался лишь чеканный ритм, сопровождавший строки о верности и любви к отчизне.
Позднее Ирена сказала, что это стихи молодых вьетнамских поэтов, которые участвовали в долгой, кровопролитной войне за свободу своей родины. Мы сидели в небольшом, почти пустом кафе. Она пила сок, отказавшись наотрез от вина, а я весь обратился в слух.
— Вы не сердитесь, что я оторвала вас от занятий?
— Наоборот, я очень рад, что вы меня вытащили. Мне необходимо было развеяться.
— Я бы не тревожила вас, если бы речь шла только о нашей программе. Конечно, хорошо, что вы ее послушали, но не это главное… Я хотела попросить, чтобы вы поговорили с этим… вашим Ньютоном… — Она улыбнулась и добавила смущенно: — Ведь вы друзья, не так ли? Понимаете, не хочется, чтобы кто-то страдал из-за меня.
Я едва не рассмеялся, потому что никак не мог представить Йозефа страдающим, однако взял себя в руки и сказал:
— Нашему Ньютону это пойдет только на пользу. Пусть узнает, что не каждую девушку можно завоевать с ходу.
— Он уже знает… И потом, если бы он вел себя как покоритель сердец, я бы справилась с ним сама. А тут другое… Он ходит на каждый мой спектакль, ждет около театра, провожает домой. Берет книги, о которых мы говорим, и возвращает чуть ли не через день. Таким образом ему удалось «прочитать» уже половину моей библиотеки. — Она засмеялась, но через мгновение вновь стала серьезной: — Боюсь, на все это у него уходит уйма времени, я хорошо знаю, что такое учеба в академии… — Она прикусила губу.
А у меня вдруг отчего-то заныло сердце.
— Не бойтесь, Ирена, — попытался я все-таки ее утешить. — Строгий опекун Йозефа, майор Зика, уже вышел из госпиталя, и в скором времени вы увидите, как интерес Ньютона к культуре заметно поубавится. А мне бы не хотелось вмешиваться, ведь Йозеф наверняка скажет, чтобы я не совал свой нос в чужие дела…
— Тогда не будем говорить об этом, — прервала она меня и потянулась к фужеру. — Ну как, понравились себе на экране? У моих коллег по факультету вы вызвали большой интерес.