Яна и Ян
Шрифт:
Я взглянула украдкой на Яна. Поднимет ли он бокал за меня? Но он смотрел только на своего друга. А впрочем, разве в благодарности дело? Главное — побыстрее преодолеть возникшую в наших отношениях напряженность. В тот момент я стремилась добиться этого во что бы то ни стало, и шампанское, очевидно, прибавило мне сил и решимости…
Из сада тянуло холодом, и я почувствовала себя совсем неуютно. И это называется лето!
В холле кто-то начал декламировать стихи прекрасно поставленным голосом. Да ведь это Орешек! С гладко причесанной огненной шевелюрой, в безукоризненно сидящем пиджаке,
Вот Орешек, продолжая декламировать, повернулся ко мне. Я улыбнулась ему, но отвела глаза…
На торжественном ужине, когда мне уже смертельно надоели разговоры о моде, детях и домашнем хозяйстве, я поднялась и подошла к Яну, который беседовал с Иваном.
Иван как раз начинал новую фразу:
— Проблема гармоничного сочетания с природой…
И тут я прервала его:
— Ян, не пора ли нам?.. — Мне действительно очень хотелось поехать домой, побыть с ним наедине.
— С чего это вдруг? — поразился человек, наедине с которым я мечтала остаться.
— Куда вы собираетесь? — изумился и Иван.
— Мы приглашены к Пушинке, и я обещала прийти, — не отступала я.
Ян бросил на меня короткий взгляд и повернулся к Ивану:
— Моей жене недостаточно иметь поклонников в областном центре, она хочет иметь их и в Праге…
Иван продолжал свои рассуждения, а я стояла как громом пораженная: «Что такое говорит Ян?! И что означает этот вроде бы шутливый тон?..»
— Не огорчайся, Яна, они же всегда были немного не в себе, — рассмеялась Моника, подсаживаясь к мужчинам…
Орешек кончил декламировать. Теперь до меня доносились лишь обрывки глубокомысленных рассуждений о том, что «поэзия является основой мира», о «психологической границе» и «чувствах человека нашей эпохи». От всех этих мудрствований мне стало не по себе: поэзию я любила, но разглагольствовать о ней столь витиевато не умела. А в последние годы домашние дела, сын и бесконечные мысли об одиночестве отнимали так много времени, что ничего из новой поэзии я не читала. Сейчас Ян наверняка бы шутливо улыбнулся, если бы увидел меня…
— Так я пойду одна, если ты не против?
— Почему же я должен быть против? Ты ведь любишь общаться со своими друзьями наедине…
«На что он намекает? И вообще, что с ним происходит?» — задавала я мысленно себе вопросы, в то время как Гонзик увлеченно играл с Иванкой, дочкой Ивана. Потом, сославшись на то, что ему уже пора спать, не то он начнет капризничать, я распрощалась со всеми, а отец Моники, который тоже куда-то спешил, предложил подвезти нас…
Пушинка помахал мне рукой. Рядом с ним стояла черноволосая девушка. И вдруг она бросилась мне навстречу. Эвка! Вот это сюрприз! Вмиг на меня нахлынули воспоминания. О тоскливых днях, проведенных в больнице, о черноволосой девушке, заботившейся о своих пациентах, о волнении, охватившем меня, когда я узнала, что она сестра Лацо, лучшего товарища Яна по службе, о том, как она приезжала к нам в часть, как
— Эва, скажем ей по секрету? — обратился к девушке Пушинка.
— Почему бы и нет? — улыбнулась она в ответ.
Он нежно взял Эву за руку:
— Через месяц мы поженимся…
Мы уединились наверху, в комнате Пушинки, и я узнала все подробности. Эва очень любила Жальского, но на родине, в Моравии, его ждала девушка, и Гонза никак не мог решить, что же ему делать. И тогда Эва приняла самостоятельное решение — отдала свою руку и сердце Пушинке, который давно любил ее.
— Он ведь даже жить не хотел, когда узнал, что никогда не сможет ходить. А теперь с ним все хорошо… — закончила свой рассказ Эва, выбравшая в спутники жизни того, кто нуждался в ней больше всех на свете.
— Бросишь работу? — спросила я Эву.
— Что ты! А как же мои пациенты?
Что ж, вероятно, Эва права. Многие женщины, разочаровавшись в эмансипации, сейчас считают, что было бы гораздо лучше, если бы они не работали, а вели домашнее хозяйство и воспитывали детей. Но сможет ли наше общество обойтись без их труда, без моего труда? А Ян все упорствует, не хочет, чтобы я работала. Так как же быть?
Я проснулась рано — спали мы в моей бывшей комнатке. Моя голова покоилась на плече у Яна. Он еще спал. Вчера он возвратился в хорошем настроении и гораздо позже, чем я, поэтому у нас не было времени поговорить, решить наши проблемы. Но сейчас начинался новый день, и возникшие проблемы всплывали вновь.
Из кухни по всей квартире распространялся запах кофе. Потом я услышала, как папа уговаривал Гонзика не мешать нам. Я хотела было встать, но Ян удержал меня.
— Какая ты вчера была красивая! — прошептал он спросонья.
— Неужели обратил внимание?
— Еще бы! Я всегда обращаю на тебя внимание. — И он крепко прижал меня к себе. — Только прошу тебя, Яна, пожалуйста, не лги мне… никогда…
— Разве я лгу?
— Ладно, не будем об этом. Давай говорить друг другу правду, что бы между нами ни произошло.
«О, господи! Неужели придется рассказать ему обо всем? Нет, нет. Пусть это будет для него полной неожиданностью…» — лихорадочно размышляла я.
— Что с тобой?
— Ничего. Пора вставать.
— А как там поживает Орешек?
Я продекламировала Яну несколько строк из того стихотворения, которое читал на вечере у Пушинки Орешек.
— Что это?
— Стихи, которые читал Орешек…
— Тебе?
— Почему мне? Всем! Он же артист.
— А у меня на стихи даже времени не остается. В голове одни уравнения да задачи… А тут еще экзамены за летний семестр на носу!
— Представляю.
— А мне кажется, нет. С таким трудом выкроил два дня, а ты пошла слушать какие-то стихи!
К счастью, в это время в комнатку ворвался Гонзик и с ликованием бросился на грудь к Яну. Я встала и начала одеваться. При одной лишь мысли, что сегодня мы поедем в пашу долину — об этом мы договорились ночью, — на душе у меня стало радостно.
— Вставай, — поторопила я Яна, — иначе мы никуда не попадем.
— А куда мы должны попасть? — посмотрел он на меня вопросительно. — Ах, да! Что-то мне не хочется…