Янтарный призрак
Шрифт:
– Ты чего себя так запустил? – задал однокласснику вопрос Решетников. – Эксперименты на себе какие ставишь или бросаешь вызов обществу? Вроде как хиппи? Или там постнигилизм, панкренессанс?
– Мудрено выражаешься. Проблема, как говорится, лежит на поверхности. Во-первых, лень, а во-вторых, дорого стричься. Эта услуга нонче бешенного бабла стоит.
– Если тебе денег жалко, то попросил бы кого-нибудь из друзей, чтобы тебе придали божеский вид бесплатно, – посоветовал Валентин.
– Вот я тебя и попрошу!
– Нет уж, Макс. Специальностью парикмахера я не владею. Я
– Чтобы меня пед лапал?! – вскричал Веригин. – Ни за что!
– Чего ты их так боишься? – усмехнулся Решетников. – Не все они голубые.
– Все! – убежденно заявил Максим.
– Хорошо! Подберем тебе мастера-женщину.
– Отстань ты от меня со своими мастерицами! Да и с детства не люблю я эти салоны!
– На тебя не угодишь! – развел руками гость. – Обычные парикмахерские ты не любишь, визажистов ненавидишь… Тогда тебя надо стричь на дому. Осталось подобрать кого-нибудь, кто сносно владеет ножницами или машинкой. И у меня есть на примете подходящая кандидатура.
Молодые люди прошли на кухню, где Максим принялся выкладывать на стол дары товарища из пакета изобилия, а Валентин продолжил развивать теорию приведения в порядок внешнего вида однокашника.
– Смею предположить… – разглагольствовал Решетников, – что твои патлы, Макс, после их отсечения и тщательной обработки смогут послужить в качестве целебного средства для снятия боли в поясничной области. Для этого надо будет только приложить пояс с твоими волосами к спине, и ревматизм и люмбаги будут забыты больными напрочь. А кто займется твоей обкорнацией, я уже практически определил. Ты меня слушаешь?
– Слушаю, – кивнул головой Максим, которого больше увлекали яркие этикетки импортных бутылок, нежели слова товарища. – Валяй дальше!
– Так вот! – Валентин потер руки. – Опишу тебе основного претендента, а выражаясь точнее, претендентку на роль твоей придворной кудесницы ножниц и гребешка.
– Валентин, ты, случайно, не в политики метишь? – поинтересовался Веригин. – Говоришь, словно кандидат в президенты перед избирателями.
– Пока на высшую государственную должность я осознанно не стремлюсь. Возрастной ценз сдерживает, – ответил Решетников и поправил узел роскошного галстука.
– Да сними ты пиджак и свой ошейник! – посоветовал Максим. – Жарко ведь.
– Пожалуй, ты прав. – Решетников повесил пиджак на спинку стула, но с галстуком расставаться не стал, только ослабил его и расстегнул верхнюю пуговицу белой сорочки. – Итак! Дорогой мой компонент электората, говоря заскорузлым и раздвоенным змеиным языком политики, я пришел к тебе, чтобы сделать из тебя цивилизованного человека, в котором все должно быть прекрасно! Необходимую для этого прическу тебе будет инсталлировать некая особа с фигурой фотомодели, подпадающей, по моим визуальным расчетам, под стандартную формулу девяносто—шестьдесят—девяносто, с красивым лицом, большими серыми глазами. Кроме того, она, по-моему, красится стойкими качественными химикатами, что делает ее привлекательной блондинкой.
Веригин перестал изучать наклейки на бутылках и завороженно уставился на друга.
– Мы тебя, естественно,
– Ты знаком с Мариной? – Веригин с вытянувшимся лицом встал и навис над обеденным столом.
– Не лямзай зубами и закрой скворешник! – невозмутимо процитировал Валентин и добавил: – А то горло застудишь!
Голая лампочка под низким потолком „хрущобы“ едва не разорвалась на тысячу осколков от дикого крика хозяина однокомнатной квартиры:
– A–аа! Ты подслушивал!!!
– Всего-навсего стал невольным свидетелем вашего молниеносного диалога, когда входил в подъезд. – Валентин слегка наклонил голову набок и развел руками: – Не успел уши заткнуть.
– Ну ты…
– Так будешь стричься у своей пассии?
– Довериться Маринке, вооруженной ножницами? Да это все равно что положить голову на плаху под топор палача! – Максим рубанул ребром ладони по шее и принялся доставать из навесного шкафчика посуду. – Сейчас „поланчуем“. Приятно, черт подери, в наше время принимать человека, пришедшего навестить старого друга со своим провиантом! Это плюс к твоему имиджу, Валентин.
– Ай, да брось ты!
– Ничего себе „брось“! – возразил Максим. – Я такую жрачку не могу себе позволить купить даже по праздникам! В магазине смотрю на все это, как в музее!
– Хлеб, надеюсь, у тебя есть? А то я не стал покупать.
– Хлеб да соль имеются, – обнадежил хозяин. – На этот счет можешь не волноваться.
– Мне, видимо, придется за тебя, а не за себя поволноваться, – медленно произнес Решетников. – Живешь, я погляжу, явно не на широкую ногу.
– Такова наша тяжелая боярская доля, – пошутил Веригин. – Но я не жалуюсь и плакаться тебе в жилетку не собираюсь.
– Зато женщины, смею предположить, тебя по-прежнему любят, – задумчиво сказал Валентин. – В школе ты у девчонок, помнится, был в большом почете. Они из-за тебя ссорились и даже тузили друг друга. Мне на этом фронте везло меньше.
– Ну а сейчас тебя уж никак не назовешь неудачником. Ты сейчас кто? „Новый русский“? Или „старый советский“?
– Выберем что-нибудь среднее, нейтральное. Пусть я буду неизменным москвичом. Устраивает такая формулировка?
– Мне в принципе все равно.
– Себя-то ты к какой прослойке общества причисляешь? – спросил в свою очередь Решетников.
– К обывательско-прозябающей, – ответил Веригин и тряхнул своей впечатляющей гривой. – Живу непонятно для чего. С тех пор как мать умерла, все вокруг стало каким-то отдаленным, запредельным… У меня такое впечатление, что я смотрю на все происходящее вокруг меня словно из иного мира, будто бы из четвертого измерения.