Янтарный призрак
Шрифт:
– Потом он с матерью развелся, – сетовала дальше Лосева, – это после стольких-то лет!
– Мужиков, что ли, не знаешь? Им как стукнет за сорок, так у них мозги набекрень. Седина в бороду, бес в ребро! Одно слово – кобели!
– Возможно, и так, – вяло проговорила Марина. – Теперь он переехал от нас с мамой на дачу и кукует там, как одинокий волк. Дальше – больше. В общем, напасти сыплются на мою голову, ну прямо как яблоки на голову Ньютона!
– Ну у тебя, Марин, и сравненьица! – засмеялась Брускова, но тут же прикрыла рот ладонью, вспомнив о спящем ребенке.
– Что у тебя-то стряслось?
– Контора моя, где я работаю, рассыпается
– С Максимом? – переспросила Антонина.
– С ним, – подтвердила гостья. – Ссорой, конечно, это назвать нельзя, так, бой местного значения. Но на душе от этого не легче.
– Ой, Маринка! – всплеснула руками Брускова. – Ну надо же!
– Не все кошке масленица, – намеренно исказив поговорку, проговорила Марина и невесело улыбнулась.
– А по-моему, тебя сглазили! – предположила Антонина.
– Да ну, глупости!
– Никакие не глупости! – возмутилась Брускова. – И мой тебе совет: сходи к какой- нибудь гадалке или бабке. Вот у моей двоюродной сестры, у Тани, ну ты ее знаешь, похлеще твоего было. В семье сплошной раздрай, каждый день скандалы. Ее и надоумили сходить к сведущей старушке, а та ей и говорит: „Ты, дочка, осмотри всю квартиру, там наверняка у тебя где-то иголка должна быть. Вот найдешь ее, обвяжешь черными нитками и закопаешь в землю. И тот человек, который на тебя порчу-то наслал, самое позднее через два дня должен к тебе заявиться и что-нибудь попросить или, наоборот, что-нибудь тебе дать. Так ты под любым предлогом ничего не давай и ничего не принимай. А то зло, что на тебя напустили, на того человека перейдет вдвойне“. И что ж ты думаешь? – Антонина чуть подалась вперед и округлила глаза. – Нашла она эту проклятую иглу! Вот оно как! Сначала весь дом обшарила, перевернула все вверх дном, а найти не может. Отчаялась даже. Подумала: обманула ее бабка. А потом совершенно случайно глянула на кухонную шторку да так и обомлела. Над батареей едва торчит в занавеске та самая иголочка. Она ее вынула и сделала все, как бабуся учила. И через сутки является к ней соседка за солью.
– Совпадение, – скептически заметила Марина.
– Никакое не совпадение, а самая что ни на есть настоящая правда! – убежденно произнесла Брускова. – Никогда прежде эта соседка ничего не просила, а тут вдруг ни с того ни с сего решила соли попросить! В магазин, что ли, было лень сходить? Предлог явно не убедительный. Разумеется, Танька культурно отбрехалась: нет, мол, у самой, и все тут. А потом ей, соседке-то, плохо стало, ее муж даже хотел „скорую“ вызывать. Ведьмой она была! А ты „глупости“.
– Ты, наверное, ужастиков насмотрелась.
– Да так оно все и было. Если бы это не с моей сестрой произошло, я бы сама не поверила. Но с той поры, между прочим, у нее в семье все нормализовалось. Результат налицо! Если хочешь, я ей позвоню и узнаю, как связаться с этой знахаркой.
– Нет, спасибо! – отказалась Лосева. – Справлюсь сама. Собственными силами.
– А то смотри. Мне это ничего не стоит.
– Спасибо, Тонь. В самом деле, не надо.
– Может, все-таки передумаешь? – упорствовала Антонина.
– Вот когда станет совсем невмоготу, тогда, может, подумаю.
– Ну смотри, дело хозяйское. Ты посиди здесь,
Марина взяла с журнального столика ярко иллюстрированный номер журнала мод и принялась не спеша рассматривать предлагаемые к летнему сезону наряды. Но платья, блузы, джинсовые костюмы и маечки плыли цветными пятнами перед глазами, словно радужная пленка мазута по Москве-реке. Глянцевый еженедельник занимал только Маринины руки, ее мозг был занят совершенно иными, далекими от моды, мыслями.
– Не скучаешь? – спросила вернувшаяся в комнату Антонина.
– А? – не поняла Марина, но, догадавшись, ответила:
– Нет. Я у тебя, признаться честно, отдыхаю, как говорится, душой и телом. – Девушка отложила журнал в сторону.
– У тебя на кухне курить можно?
– Можно.
– Тогда я немного подымлю. Ладно?
– Пойдем.
– И, прихватив из серванта массивную пепельницу толстого стекла, хозяйка повела подругу в другую комнату, где иногда курили гости.
Разливая суп по тарелкам, Антонина обратилась к Марине, которая весьма светски дымила сигаретой:
– Бросала бы.
– А зачем?
– Себя травишь.
– Все мы травимся: большой город как- никак. А в переходный период вообще жить вредно.
– Полный мрак, – резюмировала Брускова. – Хватит коптить, гаси свою трубу, бери ложку, бери хлеб и приступай к супчику.
Марина так и сделала.
– Какая прелесть! Эм-м-м. – Она облизнула губы и зажмурилась. – Давненько я не ела такой вкуснятины.
– Ешь, ешь. Захочешь еще, скажи – добавлю.
– Я не стеснительная, – сказала Марина, зачерпывая ложкой очередную порцию жидкости с желтоватыми кружками жира на поверхности.
– Потребуется – попрошу. Что-то у тебя Сергунька долго спит.
– Он в последнее время моду взял много спать перед обедом. Я тут в одной книжке вычитала, что детей надо класть на живот и тогда их сон будет долгим и спокойным.
– Ну и как?
– Сама ж видишь, точнее, слышишь. Он теперь и ночью так же спит, я тоже высыпаться стала.
– Счастливая, Тонька, – обронила Марина. Она была искренне рада за свою одногодку, у которой к двадцати годам было все, что надо для нормальной русской женщины: непьющий, не бьющий, не гулящий, работящий муж; здоровый, полноценный ребенок; мир, покой и достаток в семье; хорошие отношения с родителями и родителями супруга. Лосевой было приятно находиться рядом с человеком, чья судьба сложилась совсем неплохо. В ней не было ни капли зависти, которая многим отравляет жизнь и способна толкнуть на некрасивые поступки.
Антонина тоже не знала, что такое зависть. Казалось, эта женщина создана для сотворения и поддержания домашнего уюта. Ее облик составлял прямую противоположность Марине: невысокий рост, заурядное телосложение, бесхитростная прическа с прямым пробором, обычное, ничем не примечательное лицо с голубыми глазами. Но ее магнетическая сила и чистота души были поистине выдающимися и замечательными качествами, распознать которые дано далеко не каждому, а лишь людям с тонкой и чувствительной натурой. Она совсем не подходила под расхожее представление о москвичках, а потому считалась белой вороной. Ее манеры и простота в общении выдавали в ней провинциалку. Даже имя у нее было старомодное, деревенское какое-то. Брускова, однако, нисколько на это не обижалась ни на людей, ни на волю провидения. Ей такое просто не приходило в голову. Эта особенность внутреннего мира Антонины и сближала ее с Мариной.