Японцы в Японии
Шрифт:
Как-то, говоря об основных факторах, составляющих силу японской нации, бывший премьер-министр Эйсаку Сато указал на ее однородность — языковую и культурную. Все население Японии действительно однородно по своему составу. Исключение составляют лишь немногочисленные айну, живущие более или менее компактно на северном острове Хоккайдо, и корейцы, которых насильно ввозили в Японию в период второй мировой войны, используя в качестве рабочей силы. Жители архипелага Рюкю с центральным островом Окинава также несколько отличаются от "чистых" японцев, их язык является единственным "родственником" японского. В остальном же японцы не подразделяются ни на какие племенные группы и внешне делятся
Но Аматэрасу тут ни при чем. Одной из подлинных причин такой однородности является длительная историческая обособленность Японии. Страна на кромке мира. Знаменитый "шелковый путь" чуть-чуть не дотянул до Японских островов. Даже связи с Китаем, давшим Японии письменность и отчасти культуру, оказались неустойчивыми из-за отсутствия стабильности на материке. Япония пыталась выйти из изоляции в период новой истории, но колониальная политика испанцев и португальцев вызывала у японцев такой страх, что они вновь на триста лет отгородились от всего мира. Изоляция в общем замедлила экономическое и социальное развитие государства, но в то же время помогла избежать участи колониальных стран и сохранить этническую однородность.
Ныне исторически объяснимым факторам кое-кто пытается вернуть былое мистическое толкование. Это один из обходных путей, которыми идет японская реакция, намереваясь снова подчинить народ своему безраздельному влиянию. В Токио я застал событие, получившее название "инцидента Мисима Юкио". Своим публичным харакири писатель взывал к тому, чтобы его соотечественники вернулись к временам, когда Япония силой оружия пыталась завоевать господство в Азии. Не случайно некоторые ревнители былого "величия" поспешили расценить этот инцидент как "веху в духовной истории Японии". Националистический дурман и в самом деле захватил тогда многих японцев, прежде всего определенную часть наиболее неустойчивой молодежи. Так что усилия реакции не остаются вовсе безрезультатными, иногда они находят благодатную почву.
Япония, может быть, острее, чем какая-либо другая страна, прочувствовала на себе оборотную сторону технического прогресса. Здесь и катастрофическое загрязнение окружающей среды, которое губит не только неповторимую природу, но и самих жителей Японских островов, и своего рода техническое рабство. Нередко люди становятся придатками бесконечно совершенствующихся машин, мельчают в чувствах, превращаются в рациональные, бездушные существа. Несомненно, корни этих явлений ведут к механизму капиталистического производства, при котором в погоне за прибылью возможно безнаказанно-однобокое развитие страны в ущерб ее основной славе и богатству — в ущерб простому и честному труженику.
В семидесятые годы, после столь богатых экономическими успехами шестидесятых, Япония вступила в полосу серьезного и болезненного надлома. Политика бешеных темпов экономического роста, при которой интересы человека все более отодвигаются на задний план, неминуемо подготавливала этот надлом. И вот притушены огни блистательной Гиндзы, поредел на ее улицах поток машин. Создается впечатление, что даже голоса обычно оживленных, настроенных оптимистически токийцев звучат приглушеннее. И кажется, что, как это обычно бывает в истории, новые
Вернувшись из Японии, я привез с собой груз вопросов, сомнений, наблюдений, выводов. Все это требовало перепроверки, подтверждения. Мне вспоминается беседа с С. Хата, одним из руководителей крупнейшей японской газеты "Асахи".
— Вы постигнете душу японца, лишь ощутив красоту отточенного временем, покрытого сырым болотным мхом серого камня… У вас в Москве я встретил глубокого знатока японской души, проникновенного певца японского сердца.
Господин Хата говорил о Вере Николаевне Марковой, и на память мне пришли навсегда запомнившиеся японские трехстишия хокку в ее переводе:
* * * Тучи набухли дождем, Только над гребнем предгорья Фудзи — белеет в снегу. * * * Далекий зов кукушки Напрасно прозвучал. Ведь в наши дни Перевелись поэты.Впоследствии мы встретились с Верой Николаевной, и разговор наш опять был о прошлом, о характере и духовном мире японца, о том, что из прошлого продолжает жить сегодня.
— Возьмем японскую литературу периода Хэйан (794—1192 годы). Ее основной герой — утонченный аристократ, чрезвычайно глубоко понимающий искусство, — говорила Вера Николаевна. — За эпохой Хэйан следует период, когда главным героем японской литературы становится воин-самурай: самурай побеждающий и побежденный, изгнанный, гибнущий, воин с феодальной психологией и чувством чести, доведенным до полного презрения к собственной жизни. В Японии веками воспитывались самоотреченность, верность феодалу, рабская покорность подчиненного угнетателю. Отсюда и насилие, и жестокость, и публично-унизительное отношение к женщине.
Потом в литературу приходит герой "помельче" — насмешливый горожанин, купец. Нередко это лишенные идеалов, слабые люди, бьющиеся в сетях имущественных отношений. Многих из них отличают сентиментальность, привязанность к своей семье и особая коммерческая жилка. Таким образом, герои наиболее реалистического направления предстают то в виде аристократа, воина, то в виде горожанина, интеллигента. Существовало и другое направление с его "образцовыми" героями, которые в эпоху Токугава (1603–1868 годы) верили во все конфуцианские заветы, в период Мэйдзи (1868–1912 годы) были стилизованными вояками самурайского типа, на их подвигах воспитывали "патриотов" нации.
Когда говоришь о народе, прежде всего хочется говорить о его положительных качествах. Безусловно, японцы как народ талантливы. Их талантливость заметно проявляется уже в глубокой древности. Правда, многие утверждают, что японцы, дескать, ничего сами не создали, что они имитаторы. Видимо, доля истины здесь есть. Японцы имитаторы, но совершенно особые. Живо и охотно воспринимая чужое, они вносят в него столько своеобразия, что делают чужое своим.