Японская цивилизация

Елисеев Вадим Сергеевич

В самой Японии оппозиция укреплялась больше, чем когдалибо прежде. Мир политических, финансовых и промышленных трестов — замечательных дзайбацу— вступал в столкновение с миром военных, несмотря на то что их интересы часто совпадали; левые группировки социалистического толка боролись с правыми ультранационалистами. В этих драматических событиях помимо политической подоплеки отразились и серьезные трудности, переживаемые самой японской цивилизацией.

На протяжении многих лет круги, которые в Японии считались интеллектуальными, теперь с тревогой констатировали собственную беспомощность: они были не в состоянии примирить традиционное уважение к обществу, восходящее к конфуцианству, с индивидуальным процветанием в той форме, в какой оно утвердилось на Западе. Меланхолия, пессимизм охватили современного человека, поневоле оказавшегося в изоляции, неуютно себя чувствующего, зажатого между двумя типами мира. Если эпоха Мэйдзи была периодом надежды, то XX век оказался веком отчаяния.

Общество, которое пыталось обрести себя на основе идеи собственного величия, поджидали только опасности.

В силу этого Япония перешла к насильственным действиям. Восемнадцатого сентября 1931 года произошел «маньчжурский инцидент», тщательно продуманный крайне правыми элементами армии. За ним последовала военная интервенция Японии в Мукдене и оккупация Маньчжурии. В Токио кабинет Инукаи попытался добиться, согласно формулировке императора, «вмешательства армии в политические дела нации». Это не помешало молодым офицерам из «Лиги крови» убить министра 15 мая 1932 года. В том же году армия бомбардировала Шанхай и возвела на трон Маньчжурии, провозглашенной независимым государством Маньчжоу-Го, последнего из китайских императоров Пу И, изгнанного революцией. На следующий год Япония, осужденная Лигой Наций после доклада Литтона по Маньчжурии, [23] демонстративно покинула эту организацию. Убийства политических деятелей, которые считались чересчур либеральными, следовали внутри страны одно за другом. В 1937 году Япония напала на Китай, вопреки императору и председателю Совета принцу Коноэ, [24] которые придерживались другого мнения и пытались противостоять этому решению.

23

Комиссия Литтона — комиссия, созданная в декабре 1931 года Советом Лиги Наций для расследования положения в Маньчжурии, оккупированной Японией. Руководил ею представитель Великобритании лорд В.-Р. Литтон.

24

Принц Коноэ (1891–1945) стал премьер-министром в июне 1937 г., за месяц до начала японо-китайской войны. Премьер-министром был трижды, был вынужден осенью 1941 г. уйти в отставку и во время войны политической роли не играл. Был противником войны с СССР. После окончания Второй мировой войны во избежание суда и смертного приговора покончил с собой.

Развязывание Второй мировой войны, казалось, открывало путь для наиболее честолюбивых планов японских милитаристов. Вступление Японии в трехсторонний договор в 1940 году привело в конечном счете к нападению на Пирл Харбор (7 декабря 1941 года). Японские войска завоевали Гонконг, Филиппины, захватили Малакку. Но эта огромная колониальная империя не оправдывала надежд тех, кто мечтал о создании «сферы процветания Великой Восточной Азии». Морское сражение в Коралловом море (4–8 мая 1942 года) лишило Японию лидерства на море. Она тем не менее не признала себя побежденной. Война оказалась продолжительной и тяжелой. Атомные бомбы взорвались над Хиросимой, затем над Нагасаки (6 и 9 августа 1945 года). Четырнадцатого августа император впервые обратился прямо к своему народу и объявил о вынужденном окончании военных действий. Хотя он и произнес свою речь крайне волнуясь, но без колебаний сообщил, что «следует принять это решение, хотя принять его очень трудно». Впервые за всю историю Японии «священная земля» островов подверглась чужеземному вторжению.

В стране был восстановлен мир, и, несмотря на последствия войны, две цивилизации снова встретились. Победителям и побежденным, невзирая на разногласия, пришлось относиться друг к другу с уважением. Генерал Макартур, начавший политические и социальные преобразования в Японии, фактически позволил ей завершить те изменения, которые были начаты реформаторами эпохи Мэйдзи. Японцы, этот неутомимый народ, оказались побежденными, но их нельзя было уничтожить: в конечном счете они сумели выдержать потрясения мира, сущность которого они с трудом понимали. Благодаря разуму и мужеству им удалось превратить свое поражение в победу.

Часть вторая

Население

Глава 4

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

Мало кто из людей столько размышляет о своей семье и вместе с тем так редко разговаривает о ней, как японцы. Традиционно эта тема считается почти запретной, и разрыв между священным семейным началом и общественной скверной является полным. Именно этот барьер побуждает японцев к тому, чтобы запрещать разговаривать о вашей семье с третьими лицами и не позволять вам разделять их семейные чувства. Отец сообщает вам о трагической смерти своего сына со сдержанным смехом, предназначенным в равной мере и для того, чтобы пощадить вашу чувствительность, и для того, чтобы подчеркнуть стыдливость своих чувств.

В Японии семейная нежность является сентиментальной основой, на которую оказывают воздействие события частной жизни и события страны. Родительский дом служит мерилом на пути, который каждый человек проходит в своем личном продвижении, и влияет на его

судьбу. Высшая стыдливость скрывает чувствительность японца и, следовательно, определяет его социальное поведение, его участие всегда достигает некоего порога, порога безопасности, мира, а не враждебности, великодушия в отношении ваших чувств, а не безразличного эгоизма или отказа в симпатии. Этот порог начинается в семье, но он обнаруживается и в социально-профессиональной группе и равным образом в общенациональных проявлениях. Жизнь не стоит труда быть прожитой, если только не жить в измерении, где ее содержание определяется многочисленными договоренностями, которые регулируют правильное функционирование человеческих отношений и отношений между природой и бытием.

Плотность этих соглашений снижается перед калейдоскопом жизни: международные отношения уже нарушили политические зароки, коммерческие отношения нанесли ущерб общественной солидарности, но последний бастион остается все еще живучим. Если первые потрясения и позволяют видеть брешь в системе, нельзя утверждать, что он уже не существует как прочная основа единства населения; возможно, в этом и заключается мощь этого бастиона и залог здоровья нации. Общественная эмансипация всегда разбивается о скалу семейной солидарности.

Дом

Стремление украсить семейную жизнь, объединяющее всех японцев, является тем символом, который каждый японец любит описывать с любовью. Один из выдающихся современных писателей Нацумэ Сосэки (1867–1916) пишет об этом в первой главе своего романа «Врата».

Соскэ вынес на галерею дзабутон и некоторое время сидел, скрестив ноги, с наслаждением греясь на солнце, но вскоре отбросил журнал, который держал в руках, и повалился навзничь. Стояли погожие осенние дни, и с обычно тихой улицы доносился веселый перестук гэта прохожих. Соскэ лежал, закинув руки за голову, смотрел вверх. Бескрайнее прозрачно-синее небо казалось еще огромнее по сравнению с узенькой галереей. <…> Потом, будто вспомнив что-то, окликнул жену:

— О Ёнэ, как пишется первый иероглиф в слове „недавний”? <…>

Жена чуть-чуть раздвинула сёдзи и через порог длинной линейкой начертила на полу иероглиф. <…>

…Наконец он встал, переступил через шкатулку с рукоделием и обрывки ниток, раздвинул фусума столовой, за которой сразу же находилась гостиная. С южной стороны помещалась прихожая, загораживавшая свет, поэтому сёдзи напротив гостиной, которые он открыл, после залитой светом галереи показались Соскэ мрачными и холодными. У самого края галереи, совсем близко от козырька крыши, был обрыв… <…>

…Когда он мыл руки в небольшом искусственном водоеме, невзначай глянул вверх… <…>

Соскэ вернулся в гостиную и сел за стол. Гостиной, собственно, она называлась только потому, что здесь принимали гостей, это был скорее кабинет, а еще точнее — семейная комната с нишей на северной стороне. В нише, как полагалось, висела картина, перед которой поставили уродливую вазу бордового цвета. Над раздвижными перегородками, разделявшими комнаты, блестело два латунных крюка, лишь напоминая о традиционной картине в раме. Стоял еще здесь застекленный книжный шкаф. Но ни примечательных книг, ни красивых безделушек на его полках не было.

<…> Короку что-то чертил в золе хибати латунными щипцами… [25]

25

Перевод с яп. А. Рябкина.

Эта мирная домашняя сцена, которая разыгрывается в 1910 году в крохотном павильоне, не образ исчезнувшей действительности. Конечно, сегодня количество доходных домов возрастает, так как потребности городов заставляют здания расти все выше и выше. В многоэтажных новых зданиях имеются дорогостоящие роскошные квартиры или же крохотные стандартные, пользующиеся спросом ячейки за умеренную арендную плату. Но столь же крохотны и столь же тесны традиционные японские дома. Они были и остаются милы сердцу большинства людей. Являясь компромиссом между японской традицией, предшествующей революции Мэйдзи (1868), и западными технологиями, они соединяют легкость естественных растительных элементов (дерево, бумага, солома) с неорганической грубостью бетона или цемента, используемых для террас фундамента и современных хозяйственных или санитарных построек. Возведенные в большинстве случаев из дешевых материалов, эти дома допускают лишь одно-единственное проявление легкомыслия — яркий цвет черепицы. Эти цвета выглядят особенно вызывающе на фоне однообразной, темной, сероватой или коричневатой цветовой гаммы старинных или зажиточных домов.

Предместья больших и маленьких городов, таким образом, ежегодно расширяются за счет новых застроек, напоминающих яркую мозаику из-за этих блестящих на солнце крыш. Новые застройки равнодушно поглощают все, что недавно еще представляло собой рисовые поля, ланды и рощицы: «…Местность, которую он приобрел в пригороде, оказалась до такой степени суха, что выращивать там не могли даже имбирь. И теперь эта местность оказывается превращенной в бунка-мура [цивилизованный город], в котором современные жилые дома, покрытые красной или зеленой черепицей, расставлены по ранжиру» (Акутагава Рюноскэ. Вилла Гэнкаку).