Японские записи
Шрифт:
– Самолюбие старца, с его неисцелимым недугом пристрастия к унаги-домбури, в высшей степени удовлетворено. Только будь осторожен в торопливости – не перепутай в спешке «унаги с фугу»! Ведь недаром говорится, что рыбу ловить – при смерти ходить. Когда «рыбка да рябки, прощай деньки»…
И здесь опять не обойтись без авторского комментария. «Фугу» – японское название шар-рыбы, которая местными гурманами считается самым изысканным деликатесом в национальной кулинарии. Однако употребление фугу крайне опасно, поскольку в ней содержится сильно действующий яд – тетратоксин, особенно в икре и печени. Ее приготовление требует исключительной осмотрительности и поварского опыта. Многочисленные факты свидетельствуют, как отмечает упоминавшийся нами автор Мок Джой, что немало самозванных экспертов по приготовлению фугу оказывались жертвами
Примечательно, что ценители фугу испытывают даже удовольствие от легкого отравления, которым иногда завершается трапеза. При этом они признают, что икра и печень фугу, где как раз и содержится тетратоксин, отличаются особым вкусом. Статистика свидетельствует о многочисленных жертвах фугу в прошлом и о повторяющихся смертельных исходах употребления этой рыбы в наши дни. Но число рискующих попытать счастья ценой жизни не сокращается. У японских эпикурейцев своя философия: «И угорь одну жизнь живет, и омар больше одной жизни не проживет. Коли яд пить, так до дна». Страсть к прелестному белоснежному мясу фугу, которое сервируется на художественно оформленных блюдах голубой или красной орнаментации, преодолевает страх японских эпикурейцев еще и потому, что со временем выработались некоторые средства спасения жертв гурманства. Пострадавшему, если не наступает мгновенная смерть, рекомендуется, например, пить краску индиго или зарываться в землю, оставляя на поверхности лишь одну голову. Пьют стаканами мыльный раствор и т. д. Однако все эти средства – лишь мертвому припарки.
Употребление фугу наиболее широко распространено на острове Кюсю и в районе Кансая, где добываются многочисленные разновидности этой рыбы. Характерно, что фугу обладает удивительным свойством самосохранения: при столкновении с опасностью фугу выпускает шарообразное облако темной жидкости и скрывается за этой своеобразной дымовой завесой. Известно также, что из круглой кожи фугу выделываются декоративные светильники и фонари, которые встречаются в портовых городах не только в Японии.
– Подобные опасения, – замечает Киносита сан, – по меньшей мере проистекают из явной недооценки моей ихтиологической эрудиции. О море спрашивают у рыбака. Не секрет, что каждый японец – рыбак уже по своей природе. У нас даже нынешний император Хирохито всецело посвятил себя ихтиологии. И если верить токийской прессе, ему принадлежит сенсационный вклад в науку: он, оказывается, обнаружил несколько редчайших разновидностей морских крабов, которые до его открытия успешно укрывались от «близоруких ихтиологов всего мира», но не спаслись от «всепроницающего взора» его «небесного величества» (тэнно) во мраке океанской преисподней…
Культ цветов
Эстетика растения
Среди национальных особенностей японского народа, которые не могут не привлекать внимания при посещении Японии, бросается в глаза глубокая приверженность японцев к живым цветам, к выращиванию, разведению, уходу, широкому использованию их в виде украшения. Редко еще где можно, пожалуй, наблюдать такую чрезвычайную и едва ли не повсеместную приверженность, какая обнаруживается у японцев к живым цветам и растительному миру. Это искусство Флоры, считающейся в древнеримской мифологии богиней цветов и весны, является своего рода культом цветов, который без преувеличения можно назвать одной из характерных черт жизни и быта японского народа. Правда, следует напомнить, что у японцев, насколько нам удалось познакомиться с этим, существуют три эстетических поклонения, три культа: цветов, луны, снега. Эти культы и их формы, выработанные самим бытом, нашли свое яркое отображение в поэзии, живописи, в живом языке народа.
Природа японских островов помогает почувствовать, понять: прекрасны цветы, луна, снег. Жизнь повелела: любоваться цветами – в их смене, в нескончаемом чередовании соответственно времени года; любоваться луной – в ночи полнолунья, особенно осенью, когда в Японии, как там принято говорить, – «ниппонбарэ» – «японская ясность», то есть ровное, однотонно чистое небо; любоваться снегом, когда он покрывает землю словно цветами. В языке образовались понятия: ханами – «смотрение
Любовное отношение японского народа к цветам прекрасно выражено в поэтических строках Акахито, прославленного народного певца Японии первой половины VIII века:
Я в весеннее поле пошел за цветами,Мне хотелось собрать там фиалок душистых,И поляПоказались так дороги сердцу,Что всю ночь там провел средь цветов до рассвета!Мир цветов с их бесконечным многообразием красок и форм, чарующей красотой, будимые ими у человека возвышенные чувства, благородные движения души постоянно были неисчерпаемым источником вдохновения японских поэтов всех времен. Стихотворение Аривара Нарихира, поэта IX века, может служить одним из образцов такой поэзии:
Я красотой цветов пленяться не устал,И слишком грустно потерять их сразу…Всегда жалею их,Но так их жаль,Как этой ночью, – не было ни разу!Столь большой роли цветов в жизни японцев, несомненно, в значительной мере способствуют природные условия Японии. Мягкий морской климат, обилие влаги и солнечного тепла, благодатная почва позволяют японцам почти в течение всего года выращивать многообразные живые цветы и декоративные растения. Цветоводство и садоводство приобрели в стране самые широкие масштабы, носят буквально поголовный характер. Даже в крупных городах, в том числе в гигантском Токио, используется малейшая возможность, всякий клочок земли для разведения цветов и декоративных растений. В каждом японском (по постройке, стилю) доме есть непременная принадлежность – так называемый «о-нива», садик при доме.
Представьте себе рабочий пригород промышленного и торгового гиганта – Осака. В этом пригороде люди живут в самом дешевом виде жилища, называемом «нагая». Нагая – дом-цепочка, то есть вытянутое в длину соединение подведенных под одну крышу маленьких отдельных домиков-квартир. В каждом таком домике – одна-две комнатки, крошечная кухонька и, конечно, столь же крохотная «ванная комната» – помещение, способное вместить только ящик с горячей водой (японская ванна) да одного человека. Но одна из комнаток выходит в о-нива – садик размером в письменный стол. Значит, есть цветы, либо в земле, либо в горшках.
Собственно говоря, это – нива (сад, двор), но сердце японца не допускает обозначения этого маленького пространства номенклатурным определением, языковой регистрацией; он хочет вложить в обозначение и кусочек своего сердца. Поэтому он и говорит: не нива, а о-нива. Что такое это «о»? Прозаическая грамматика, то есть то, что насилует свободный язык своими навязчивыми дефинициями, ответит: «о» – префикс почтительности, ласкательности, уменьшительности». Значит, это не «сад», а «садик», «садочек» – что-то милое сердцу.
Много внимания и усердия вкладывается японцами в выращивание новых интересных разновидностей цветов, усовершенствование их формы и окраски, улучшение сорта. Японские цветоводы стремятся к тому, чтобы живые цветы росли и цвели непрерывно в течение всех четырех сезонов года и чтобы при этом не нарушался определенный рисунок, ковер, сотканный самой природой из наиболее красивых расцветок цветов и их сочетаний.
Неудивительно поэтому то, что на всей территории этого островного государства, в самых различных его районах, в городах и сельских местностях – всюду наблюдается поразительное богатство и многообразие живых цветов. Здесь часто можно встретить самые необычные, поистине экзотические породы, рисунки, краски и оттенки цветов; и все это нередко удивительно больших, колоссальных масштабов.