Яромира. Украденная княжна
Шрифт:
Князь Ладожский I
В гриднице было шумно, а такое случалось редко. Обычно Ярослав склок и криков в своем тереме не терпел, и к этому давно уже привыкли и дружина его, и бояре. Но нынче он сам дозволил им всласть пошуметь, чтобы схлынули враз накатившие гнев и злость. Опираясь локтем на деревянный престол, он внимательно следил за тем, что и как говорили люди.
— Княже, — воевода Будимир, стоявший ошуюю* престола, наклонился к нему и спросил негромко. — Утихомирить?
— Пущай поговорят, — Ярослав махнул рукой.
Вроде бы вести они получили скверные да тревожные,
Он огладил густую, короткую бороду, в которой показывалась уже первая седина, и усмехнулся. Со дня на день ждали на Ладоге жениха Яромиры — княжича Воидрага с его дядькой, воеводой Видогостом. Справят сватовство, скрепят новый союз меж двумя княжествами. Усилит Ладога свои границы, вдвое больше мужей смогут выставить против хазарского войска.
… и не токмо хазарского.
Ярослав нахмурился, растер ладонями глаза. Принесли вести, что в Новом Граде* осели дерзкие норманны. Уже заслали во все стороны гонцов: мол, покоритесь, отправьте дань, али за свое непокорство заплатите кровью.
Придется вскоре собирать княжеское вече да судить-рядить, как охальникам на их речи ответить.
Не токмо против хазар предстоит воевать Ладоге. Пришла беда, откуда не ждали, и на родном севере стало неспокойно.
Принес лихой ветер варягов из их холодной страны.
— … взад им голову посланника отправить, и точка! — предложение боярина, как поступить с гонцом, что доставил норманнское письмо из Нового Града, было встречено сдержанным, но одобрительным гомоном.
— Больно скор ты на расправу, — ответствовал ему кто-то из толпы. — Коли с миром пришел к нам, так что же мы станем голову рубить?
— Да с каким миром, побойся Перуна! — не утерпели гридни. — Сулит, что кровью мы умоемся, коли не покоримся да дань не станем платить.
— Я думал, они на ладьях токмо задницы себе отморозили. А, выходит, еще и разум! — воевода Будимир покачал головой, и его меткое замечание было встречено дружным хохотом.
Ярослав призадумался. Не шибко уж веселится его гридь да бояре? Они, знамо дело, радовались скорому союзу меж двумя княжествами, который укрепит Ладогу. Но и Новый Град недалече, и, коли осели там клятые норманны…
— Надо бы нам весть послать. Конунгу Харальду Сигурдовичу*. Может, ведает он, откуда в Новом Граде взялся варяжский хирд*, — когда Ярослав заговорил, все прочие голоса стихли.
Гридь и бояре согласно закивали. Мысль была доброй.
С дружиной конунга Харальда у Ладоги был мир. А несколько зим назад он и вовсе — дело неслыханное прежде! — побывал в гостеприимном тереме Ярослава Мстиславича. Добрых три седмицы провели он и его дружина на Ладоге, задержались почти на весь Серпень*. Расстались, почитай, добрыми друзьями, договорившись и торговых путях. С тех пор ладожские корабли да ладьи редко трепали в Варяжском море. Охранял их конунг Харальд и его хирд, а за это брал он плату товаром: медами, мехами да иными диковинками.
— Славная мысль, Мстиславич! Может, и подмоги у него испросим.
— Рано еще об этом говорить, — Ярослав покачал головой и окинул взглядом гридницу. —
Гридь согласно зашумела, ударяя мечами о щиты, и Ярослав довольно прикрыл глаза.
Когда вышел он из полутемной гридницы на белый свет, солнце уже перевалило за половину дня. Немало времени проговорили они. Почитай, с самого утра. Но порешили все, что было нужно. Нынче оставалось приветить княжича Воидрага, скрепить сватовство и после уже созвать вече. Дерзким норманнам из Нового Града и впрямь следовало дать отпор. Совсем зарвались, охальники, князьям грозить стали! Да и чем?!
Кровью, говорят, умоетесь.
Ярослав хищно усмехнулся. Знавал он уже таких. Все, как один, лежали нынче в земле, мертвые и безмолвные. Сами умылись тем, что другим сулили.
Он остановился на крыльце и сделал глубокий вдох. Свежий осенний воздух остудил голову и ретивое сердце.
Почитай, двенадцать зим минуло с той поры, как собрал он великую рать и надолго отвадил хазар от княжества русов. Прошло немало времени прежде, чем вновь решились степные псы покуситься на чужие земли. Постарел он, уж двух дочерей почти замуж выдал. Но в груди у него по-прежнему билось горячее сердце, и гнев вспыхивал все также быстро, и был князь Ярослав скор на расправу. Рука, держащая меч, не утратила силы, и крепко он стоял на ногах, знал за собой Правду княжескую и власть.
— Больно смурен ты лицом, князь.
Он улыбнулся, услыхав насмешливый голос жены. Звенислава шагала к нему по подворью, а за ней семенили теремные девки. Она остановилась перед мужем возле крыльца и запрокинула голову, приложив раскрытую ладонь к глазам и щурясь против солнца. Совсем забегалась княгиня с хлопотами да заботами: все же предстояло им и сватовство Яромиры, и седмица пиров-празднований, и гостей они многих ждали, и всех разместить надобно, обиходить, напоить-накормить…
— На тебя давно не глядел, вот и кручинюсь, — в тон жене отозвался Ярослав и, довольный, увидел, как у нее на щеках вспыхнул румянец.
Спустя двенадцать зим люба ему была Звенислава еще крепче, чем в самом начале. Княгиня укоризненно посмотрела на мужа и покосилась на теремных девок: те притихли в нескольких шагах у нее за спиной и старательно глядели в другую сторону.
— Ты отчего одна? Где Яромира? — уже безо всякой насмешки спросил Ярослав и спустился к жене по крыльцу.
Та не успела пожать плечами, когда вдалеке послышался девичий смех-колокольчик. Князь и княгиня посмотрели в сторону ворот: Яромира как раз вошла на подворье, а рядом с ней гордо вышагивал старший сын воеводы Будимира, Вечеслав.
Их дочка заливисто смеялась, то и дело поглядывая на высокого, ладного кметя, который изо всех сил ее веселил. Шли они совсем близко. Так, как не полагалось ходить почти-невесте; просватанной княжне.
Ярослав нахмурился, уже свел на переносице брови и приготовился окликнуть вконец зарвавшегося щенка, когда на запястье ему легла ладонь жены.
— Пустое, — прошептала Звенислава, подобно мужу не сводя взгляда с дочки и молодца подле нее. — Пусть походит, недолго уже осталось. Не сегодня-завтра ждем сватов.