Ярополк

Бахревский Владислав Анатольевич

Отрок не очень-то знал, как во все-то глаза глядят. Пощурился, потаращился и забыл бабушкин совет. Владимир будто подслушал мысли старшего брата:

– Здесь все слушаются моего слова!

– Это земля бабушкина, – возразил Ярополк. – Я здешним людям тоже родной.

Владимир глянул исподлобья, отвернулся.

– Твоя матушка из древлянской земли, а мой друг Баян тоже из древлян, – сказал Ярополк, желая угодить брату.

– Нас к древлянам боятся отпустить, – сказал Владимир. –

В Киеве сидят одни варяги.

– Варяги – бьются как львы. У меня есть друг. Его Варяжко зовут. Он хороший.

– Моему ую Добрыне нет равных ни на копьях биться, ни на мечах, ни на топорах. Он – богатырь.

Ярополк опять нашел мирные слова:

– Вот ему и надо идти на Хазарию, чтоб никогда уж больше не жгли веси, не уводили наших людей в полон.

– А ты в бабки умеешь играть? – спросил Владимир.

– Умею.

– А у меня бабки в серебро оправлены, а биты тоже в серебре. Как крыло лебединое.

– У меня есть чучело лебедя. С теленка!

– Таких лебедей не бывает.

– Бывает. Я тебе покажу.

– А у меня – чирий! – Владимир победоносно закатал штанину.

Чирий сидел под коленкой.

За детьми, стоявшими под парусом, наблюдали с кормы Добрыня и Претич.

– Посмотри, какие строгие лица у княжичей, – сказал Добрыня. – Совсем малые ребята, а говорят, видно, о княжеских делах.

– Князьями они будут, детьми бы им побыть подольше – вздохнул Претич и перекрестился.

– Ты христианин? – удивился Добрыня.

– Я служу великой княгине Елене.

– Что за Елена такая?

– Се Ольгино крестное имя.

– Святослав-то небось смеется над вами?

– Святослав смеется, – согласился Претич и показал на берег: – Не нам ли это машут?

– Должно быть, нам.

Добрыня приказал пристать к берегу.

– Не ведаете ли, где великая княгиня Ольга? – спросил гонец.

– Ведаем, – ответил Претич. – Что в Киеве стряслось?

– В Киеве все спокойно. Великий князь Святослав зовет свою матушку великую княгиню Ольгу воротиться в стольный град и править городами да весями по-прежнему.

– Уж не знаю, рада ли тебе будет великая княгиня, – сказал Претич. – Езжай в Будутино.

– Поворачивать? – спросил Добрыня воеводу.

– Поворачивай. Ольга на сборы зело быстрая.

Владимир вдруг шепнул Ярополку:

– Как вы с бабкой уйдете, я снова буду на золотом стуле сидеть.

– Тебе бы только нос кверху драть. Ты думай, как избавить Русь от хазар.

– Много ты чего придумаешь! – огрызнулся Владимир.

– Придумаю. Не твой, мой друг в неволе.

Смертельное состязание

Город Итиль готовился к великому событию: к очередному выходу кагана.

Выходы

совершались четыре раза в году. Ради торжества и дабы не оскорбить взоров священного повелителя, глинобитные ограды домов подновляли, белили, убирали с обочин облезлые юрты, дорогу поливали водой.

Раннее тепло, невероятное по времени цветение изумило народ Хазарии. Многие откочевали в степь, но каган ждал прихода месяца нисана, когда ему разрешено оставить стольный город.

Шествие открывал слон – гордость кагана. Слона привели из Индии. Это был редкий, белый слон. Его налобник, сплошь усыпанный мелкими драгоценными каменьями, пламенел яро-зелено, яро-огненно, как небесная звезда. В золоченом павильончике сидели самые могучие витязи Хазарии. Их было семеро.

За слоном шествовала тысяча верблюдов. На верблюдах почетные заложники дружественных стран. Заложников, впрочем, было не много, и на верблюдах ехали телохранители и слуги кагана.

За колонной верблюдов бежали скороходы с бурдюками. Эти еще раз поливали землю.

За скороходами выступали факелоносцы. Их было девяносто девять. Они несли очистительный огонь. Потом вели белого коня кагана, в белой сбруе, под белой попоной, в жемчуге и в алмазах. Алмазами были убраны даже копыта священного скакуна.

Наконец дюжина лошадей везла золотую колесницу, устланную самыми прекрасными коврами. В колеснице, под небесно-голубым балдахином, пребывало Счастье великой Хазарии – каган Иосиф.

За колесницей кагана двигалась малая колесница, запряженная тремя лошадьми, а в ней псалмопевец.

И только через милю шло войско: десять тысяч конницы.

Все оставшиеся в Итиле люди вышли из домов, чтобы приветствовать кагана, но перед золотой колесницей падали ниц и могли подняться с земли, когда колесница скрывалась из виду.

Кантор ради шествия научил Баяна двум псалмам Асафы: «Ведом в Иудее Бог; у Израиля велико имя Его…» и «Глас мой к Богу, и я буду взывать…».

Баян пел один псалом, потом играл на псалтири и через некоторое время пел другой.

Когда шествие поравнялось с дворцом первой царствующей жены кагана, Баян вдруг услышал крик радости, голос, который он узнал бы из тысячи голосов:

– Ба-а-а-ян!

– Ма-ма! – крикнул он, озирая коленопреклоненную толпу.

Власта вскочила на ноги, но ее, спасая, перехватили, силой прижали к земле.

– «Ты – Бог, творящий чудеса!» – пел Баян ликующим голосом, и псалтирь радовалась чуду каждой струной, каждым звуком.

Шествие было долгим, в тот день слуги кагана не обедали, зато вечером – пир. Баяну пришлось много петь, на еду он только поглядывал. А потом и забыл про голод: пел песни Власты, матушки своей ненаглядной.