Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Шрифт:
— Не сомневаюсь, Озарка. Но я сам всё должен поглядеть. Надо Ростово-Суздальскую Русь создавать, и без князей тут не обойтись.
— Ну, тогда с Богом, Ярослав Владимирович.
На двух ладьях было больше гребцов и плотников, чем дружинников. Последних — всего три десятка. Князь отобрал самых молодцеватых и крепких, дабы и перед суздальцами в лучшем виде предстать, да и при любой работе могли помощь оказать. Все они не из «княжьих мужей», кои за последние годы заметно состарились и начали терять бойцовские качества.
Гридни же из «молодшей» дружины во всем были усердны, и старались
Река Сара — не Которосль, она гораздо уже, мельче и почти не имеет крутояров. Кормчий Фролка вел ладьи с большой осторожностью. Было тихо и безветренно. Зоркие глаза кормчего не отрывались от речной глади.
Когда проходили мимо сиротливо застывшего Сарского городища, Ярослав вспомнил об Ураке. В самом неожиданном месте оказался бывший князек Ростова. Прятался за стенами древнейшего поселения и вдруг очутился в Медвежьем углу, на службе у Сиворга. Нелегко ему придется у этого жесткого жреца. Но его пребывание в волжском племени недолговечно: Урак привык к власти и вряд ли ему удастся ужиться с Сиворгом. Да и вождю не столь уж долго управлять племенем. Он, Ярослав, так или иначе, поставит крепость в Медвежьем углу.
На другой день Фролка пришел в ладейную избу и доложил:
— Еще час, другой — и мы подойдем к истокам, князь. Сара резко поузилась.
— Вижу, кормчий. Прикажи гребцам, чтоб шли сторожко. В случае отмелей, приставай к берегу.
За полверсты от истоков Фролка остановил корабли, приткнувшись к пологому берегу, заросшему камышами. Гребцы принялись вытаскивать челны и кули с кормовыми припасами. Не утерпел и Могута: где потяжелей, туда и суется. Челн, можно сказать, один на берег выволакивал.
Ярослав взял на ладьи всего шесть однодеревок. Сойдя на берег, отдал приказ:
— Пять дружинников под началом десятника Васюка и треть гребцов оставляю для охраны кораблей.
— Не маловато, князь? Вдруг какое-нибудь дикое племя навалится? — озаботился боярин Бренко.
— По рассказам суздальцев, кои с ростовцами виделись, на их землях никаких диких племен нет. Вблизи деревеньки могут оказаться, но в них живут мирные оратаи. Часть гребцов с кулями и топорами пойдут на челнах до самого истока. Оттуда начинайте прорубаться к нам. Жмитесь ближе к берегу, выискивайте удобицы. А коль на болотину набредете, дайте знать. Мы же с плотниками встречу вам сечь дерева примемся. Готов, Маркел?
Маркел повел широкими плечами, пощипал грузной ладонью окладистую бороду, кинул оценивающий взгляд на лес, тянувшийся вдоль берега, и молвил:
— Допрежь, князь, лес глянуть надо.
— Глянь, Маркел.
Вскоре вдоль Сары застучали топоры.
Ярослав подошел к молодым дружинникам.
— Не поиграть ли и нам топоришками, добры-молодцы?
— Да мы всегда готовы, князь! — охотно отозвались гридни.
— Топоров на всех хватит, и на гребцов и на бояр. Купно будем дерева валить!
Боярин Бренко хоть и взялся за топор, но отнесся к предложению князя неодобрительно. Вот уже не впервой Ярослав делает ошибку.
Князья и бояре не должны уподобляться мужикам, иначе всякую сановность можно легко потерять. Ну, дело ли о бок со смердом топором махать?! Ладно, Могуте простительно. Его великий князь
Нет, Бренко был верен Ярославу, готов был за него живот положить, но его некоторые «причуды» порицал.
А князь, врубаясь топором в дерево, знай покрикивал:
— Вали, ребятушки, вали!
Могута поглядывал на усердного Ярослава и ублаготворено думал:
«Слава Богу. Когда князь рьяно трудится, то о Березине забывает. Пока же на ладье без дела сидел, то лицо его было сумеречным, наверняка ладу свою вспоминал. Почаще его надо тормошить».
На другой день едва не случилась непоправимая беда. Ярослав, увлекшись работой, не заметил, как на него стремительно падает чье-то срубленное дерево. Спас Могута. Кричать было уже поздно. Он сжался в комок и принял толстенную макушку сосны на свои руки. Остановил падение и захрипел:
— Отбегай, князь…
Ярослав почувствовал, как на него довольно ощутимо обрушились сучья дерева. Но он, увидев, как из последних сил удерживает Могута многопудовое, смертоносное бремя, не отскочил в сторону, а решил и сам предотвратить тяжелый напор сосны.
— Тяни в сторону, князь. Тяни!.. Отпускаем!
Сосна, треща сучьями, рухнула наземь.
Ярослав отделался двумя неглубокими царапинами на щеках и ушибом плеча, а вот лицо Могуты истекало кровью.
К князю и боярину набежали дружинники, гребцы и плотники. Маркел повел суровыми глазами по вырубщикам.
— Кто не упредил?
Молодой гридень, побледневший, насмерть перепуганный, упал перед Ярославом на колени.
— То моя вина, князь. Норовил толкнуть древо к берегу, а оно в другую сторону полетело. Помышлял крикнуть, а у меня язык присох от страха.
— Твой язык вырвать надлежит. Ведь ты князя едва не загубил. Не подскочи Могута Лукьяныч — и прощай князь. Дубина! — зло насел на дружинника Заботка.
— Оставь его, меченоша. А ты, гридень, встань. Впредь будь осмотрительней.
Могута сидел на земле и утирал лицо рубахой. Ярослав подсел к нему, обнял рукой за плечи.
— Спасибо тебе, Могута Лукьяныч. Отныне жизнью тебе обязан… Глаза целы?
— Бог миловал. А вот лицо сучьями поободрал. Но то не беда, до свадьбы заживет. Главное, ты, князь, целехоньким остался.
Маркел метнул взгляд на упавшее дерево и покачал головой.
— Однако ж медвежья силища у тебя в руках, боярин. Другого бы — в лепешку.
Глянул на плотников.
— Поищите стрекавы [206] и подорожников. Добро руду [207] останавливают. Поборзей, мужики!
206
Стрекава— крапива.
207
Руда— старинное название крови.