Ясный берег
Шрифт:
большими окнами, похоже «а больничный корпус.
Еще два телятника и один двор для взрослого
скота — деревянные — построены, покрыты, крыши
покрашены, но нет ни окон, ни дверей, ни полов, все
предстоит делать. Другие два двора, как предсказал Иконников,
остались недостроенными: опять зарядили дожди,
работать под открытым небом невозможно. Дороги раскис-
ли — ни пройти, ни проехать; поля набухли, как губка.
Телятницы
чтобы не занести грязи к телятам. Мокнут брошенные
постройки, глядеть на них скучно.
— Я так и знал! — говорит Коростелев Алмазову.
— Не веки ему идти,— отвечает Алмазов, хмуро
глядя на серое небо.— Перестанет.
— Холода начнутся.
— По холоду закончим.
В старом, опустевшем профилактории Алмазов
оборудовал мастерскую: поставил комбинированный станок с
мотором, механическую пилу и работал. Одна бригада
заготовляла рамы, двери, загородки для новых построек,
другая занималась ремонтом и разными поделками:
починила полы и крылечки в поселке, сделала новый
кузов для трехтонки, а теперь сколачивала сани для
перевозки сена: зима не за горами...
В обеденный перерыв Алмазов оставался в мастерской.
Его дом был недалеко, в поселке; столовая — рукой
подать. Но Алмазов рад был побыть часок в одиночестве.
Доставал еду из клеенчатой сумки, в которой носил
инструменты, садился перед печкой, сложенной из
кирпичей, и закусывал.
В печке весело и ярко, чистым светом, горела щепа и
стружки. Когда огонь утихал, Алмазов нагибался, не
вставая, брал с пола горсть стружек и кидал в печку.
И смотрел, как с новым весельем взвивается чистый
огонь.
Тося пришла проведать м'ужа. Вошла, как виноватая,—
она стала побаиваться его упорного молчания и
сумрачных глаз. «Может, он после контузии немножко
ненормальный?» — думалось ей иногда. Она принесла
молоко и свежую, еще теплую ватрушку с творогом.
— Ну, уж это напрасно,— сказал Алмазов, когда она
положила ватрушку ему на колени.— Что я, маленький,
чтобы мне сладкое? Детям оставь.
— Она не сладкая,— сказала Тося.— Только яичком
помазана, потому и зарумянилась.
Она села и смотрела на него. Надо бы
поразговаривать с нею... Алмазов ел и молчал.
— Я думаю...— начала она.— Я, знаешь, надумала —
ни к чему сейчас Наде но-вые сапоги, скоро уже на
валенки перейдет. А за зиму у нее все равно ножка
вырастет.
— Ладно,— сказал Алмазов.
—
— Починю.
— Эти починим и новые сошьем.
— Э, брось! — сказал Алмазов.— Для каких-таких
гулянок!
Его сердила ее навязчивая заботливость. Готова все
отобрать у детей, лишь бы получше накормить и одеть
его. Подумаешь, кому нужны его сапоги. Ходит в
латаных и будет ходить.
— За детьми смотри получше,— сказал он, не
сдержавшись. — У людей, посмотришь: всё лучшее детям.
А ты вроде мачехи.
— Я — вроде мачехи?..
Обвинение было так несправедливо и жестоко, что
Тося даже «е сразу оскорбилась; в растерянности она
ждала объяснений.
Огонь в печке догорел. Алмазов щепкой разворошил
угольки и подбросил стружек; опять запылало. Потом
он завернул остатки еды в газету и положил в сумку.
Потом закурил. Как видно, он не собирался давать
объяснения.
Тося возмутилась.
— Говорить тебе нечего,— сказала она.— Просто
кидаешься со зла. Дай бог, чтобы у других так болело
сердце за детей, как у меня болит. Может, если бы не
дети...
Она не договорила, задумалась...-
— Ну? — спросил Алмазов.— Если бы не дети, то что?
— Может, и не стала бы жить с тобой,— сказала
она.— Зачем мне?.. За всю работу мою, за терпение, за
то, что только о тебе думаю...
— Вот именно, поменьше обо мне думай,— сказал
Алмазов.— Ты думай о детях. Я и без твоей думы
проживу.
Шаги за дверью. Он замолчал.
— Во всяком случае, тут для разговора не место,—
сказал он погодя.— Сейчас ребята придут с обеда. И
каждую минуту кто угодно может наскочить.
Тося встала и молча направилась к двери. Ему стало
жаль ее. Захотелось сказать вслед что-нибудь ласковое,
например: «Спасибо, что молока принесла». Но он не
сказал. Ничего тут не исправишь никакими словами...
То ли устал Коростелев, то ли плохая погода
действовала на нервы,— малейшая неувязка стала вызывать у
него чувство горечи и обиды.
«Хлопотливое дело — хозяйственное руководство»,—•
стал подумывать он все чаще.
Как нарочно, повалили валом не неувязки, а крупные
неприятности. Первой неприятностью были дожди.
Вторую нанес председатель колхоза имени Чкалова.
В один прекрасный день чкаловские колхозники не
вышли на завод работать. В чем дело? Оказывается, чка-