Явочная квартира
Шрифт:
– Вот как!
Собеседник не выразил желания поделиться своим мнением.
– Вы ведь с ним беседовали...
– Я и один из наших сотрудников.
– Какое у вас сложилось впечатление?
– Вы должны были получить наш отчет и записи бесед.
– ДГСЕ передала нам эти документы. Я бы сказал, что допросы Котова произведены весьма профессионально. И больше - почти ничего.
– Согласен. Но ведь предлагаемый им материал касается в основном Франции. Более общие данные, которые тоже небезынтересны для вас, содержатся в полученных вами копиях.
– Котов утверждает, будто располагает вещественными
Выражение лица собеседника не изменилось.
– Нам он этого не говорил.
– Котов твердит, что не верит никому. Ни нам, ни вам.
Легкий вздох и слабое движение руки означали, что ничего другого и ожидать не следовало.
– Выходит, придется привезти его обратно в Лондон на пару часов, произнес Баум, - Он настаивает, что извлечет эти документы оттуда, где они спрятаны, только сам.
– А где они?
– Не говорит.
– Вы, конечно, понимаете, месье Баум, что все эти передвижения туда-сюда дают Котову шанс сбежать обратно к своим. Последнее время такие случаи не редкость.
– Знаю. Меры предосторожности будут приняты.
– Когда вы намерены его привезти?
– На следующей неделе. Сможете вы договориться с вашим консульством в Париже, чтобы ему выдали необходимые документы?
– Думаю, это можно устроить.
Поскольку чашку скверного английского кофе ему так и не предложили, а беседа не обещала стать более дружелюбной, Баум встал.
– Благодарю вас, мсье.
– Не стоит. Мы свяжемся с вами по поводу визы для Котова.
Минуту спустя Баум с трудом двигался по Гоуэр стрит, борясь со встречным ветром и предвкушая всю невнятицу и неудобства лондонской подземки, поскольку ни одного такси ему не попалось.
Было чуть больше восьми, когда он вышел из отеля, где кое-как поужинал: тарелка жареных scampi8 в сопровождении ядовито зеленого мороженого, которое он не заказывал, идея принадлежала официантке-турчанке. Настроение никуда не годилось, желудок бунтовал. Во время жалкого ужина он думал о деле Котова, и эти мысли тоже были неутешительны.
Нелишне заметить, что Баум вообще испытывал серьезный дискомфорт. Он терпеть не мог перебежчиков, а уж этот был хуже некуда, самый неприятный из всех. Чрезвычайно нервный - тут его, правда, можно понять. Высокомерный, необщительный - тоже объяснимо, типично для перебежчиков. Уклончивый? Разумеется, но ведь он сам и признался, что не верит ни одному человеку, поскольку его "товар" - это агент в самых высоких кругах. А такие агенты всегда и всюду найдутся, и спрятаны надежно, для перебежчика они представляют серьезную угрозу, не успеет он слова сказать - они уже доложили, куда надо. И ты - труп, такие случаи бывали. Станешь тут уклончивым.
Все это Баум понимал. Но Котов раздражал его чем-то еще. Злобой своей? Может, и не злобой.
Тогда чем же? Он как пресмыкающееся, - сказал себе Баум, - Неприятен мне - вот и все. Но разумно ли это? И уж точно непрофессионально. Словом, Альфред Баум был недоволен собой и ел свое зеленое мороженое в состоянии физического и душевного разлада - просто чтобы чем-то заняться до того, как уйти из отеля.
Портье вызвал ему такси, Баум прочитал таксисту по бумажке название паба на Кингс Род. Тот выслушал,
"Не нравится мне этот тип. Помоги, приятель, разобраться, почему. И так ли уж важно это знать?
– Ну а тебе он нравится? Если наши мнения совпадают, то кто из нас двоих лучший психолог?"
Что-то в этом роде. Все неопределенно, глуповато, вот уж не дай Бог, если кто подслушает.
Артур Уэддел ждал его в людном баре, перед ним на мокром столе стакан чего-то темнокоричневого. Они поздоровались, как старые друзья, так оно, собственно, и было. Шесть лет назад им обоим туго пришлось во время совместной работы, когда на французском пароме через Ла-Манш в английских территориальных водах взорвалась бомба. Событие вызвало множество препирательств между министерствами иностранных дел обеих стран, а Баум и Уэддел олицетворяли собой компромисс в решении спорного вопроса, кому расследовать дело. Они тогда сообща пришли к убеждению, что взрыв был делом рук иранцев, и даже установили личность молодого стюарта, пронесшего бомбу на судно. Однако тогдашние заигрывания Парижа с Тегераном продиктовали другое: никакого иранского следа, кое-какие газеты робко намекнули на неких армян. И Баум, и Уэддел тяжко пережили эту историю, и с тех пор оказывали друг другу мелкие услуги, если предоставлялась возможность. Такой случай, считал Баум, представился и сейчас.
Сидя за мокрым столом напротив друг друга - перед Баумом рюмка коньяку, кружка Уэддела заново наполнена пивом - эти двое от души наслаждались обществом друг друга.
– Давно не виделись, а?
– Года два.
– Да, вроде того.
– Что тебя в Лондон привело? Помню, ты наш прекрасный город не очень-то жалуешь.
– Вовсе нет. Парки просто замечательные.
Наступила пауза - Артур Уэддел ждал, пока Баум перейдет к делу. Он знал, что тот уже побывал на Гоуэр стрит, и по какому поводу.
– Котов меня интересует, - сказал Баум, зажигая сигарету и окутываясь серым дымом.
Уэддел отхлебнул пива и промолчал.
– Что ты о нем думаешь?
– Запуганный, - ответил Уэддел, - Неглупый и осторожный. Но запуганный.
– Эти его страхи имеют основание?
– Думаю, да. Понятно, что с ним станется, если бывшие сотрудники заполучат его обратно. Не нам его судить.
– Мне он не нравится, - напрямую заявил Баум. И снова укрылся за облаком сигаретного дыма.
– А нам что, полагается любить майоров КГБ?
– К этому я испытываю неприязнь сверх обычного.
– О!
– И ты тоже?
Артур Уэддел уставился в свою кружку как бы в поисках вдохновения, но, ничего не обнаружив, только плечами пожал.
– Не могу сказать, что отношусь к нему иначе, чем к остальным. Но вот его жена... Она мне решительно не нравится.
Баум предпочел жену Котова не обсуждать.
– Вот ещё что, - вспомнил он.
– Запись твоих с ним бесед. Что-то маловато для двух недель. Но, может, наши друзья из ДГСЕ их подсократили, прежде чем нам передать?