Язверь
Шрифт:
Сегодня без надобности она не сотрясала воздух; много думала, возвращалась к событиям недельной давности.
Не укладывалось в ее голове, что Никита не хочет с ней разговаривать. Ведь он ее спас, заботился, не бросил на Ониксе. И все ради того, чтобы отправить в тюрьму?
После обеда она все-таки увидела Ника. Он стоял, прислонившись к кирпичной кладке: руки в карманах, взгляд постороннего человека. Он мог там стоять давно, но пока приносивший еду лемург не вышел,
— Как ты? — спросил он отстраненно.
— Замечательно, — отозвалась Гера, — здесь же все условия созданы. Обслуживание, как в дорогом отеле. Есть даже бар с алкоголем. Вот только не знаю, выпустят ли меня на свободу. Лучше бы я осталась на Ониксе.
— Тебя бы убили. Я был там.
— Да брось.
— Откуда бы мы знали про Транспорт?
— Допустим, — она налила в бокал вино и приготовилась слушать. — Допустим, ты жил в той пещере. Но с чего ты взял, что сэлле убивают людей?
— В прямом смысле не убивают. Используют. Сэлле интересует кровь лемургов. Как только они забирают всю кровь, интерес к лемургу пропадает. Из человека не выкачать крови больше, чем можно; кровь в венах сворачивается, человек погибает. Приятель, с которым мы путешествовали, так и умер.
Вот для чего королеве понадобились клинки! Гера приняла их за ножи для поглощения трапезы — и ошиблась. Разложенные на подстилке предметы использовались для кровопускания.
— Тебя не тронули? — спросила она.
— Не успели, — откликнулся Ник.
Наверняка сэлле и к Нику применяли гипноз. Только так можно воздействовать на человека, чтобы подавить его волю. Средневековое кровопускание против этого метода — забава детей в песочнице.
— Но зачем сэлле кровь?
— Чтобы стать лемургами, сэлле пили ее. Иным способом превратиться они не могли. Да они и не поняли, как это с людьми происходит.
— Как ты сбежал?
— Положился на случай. Начал исследовать пещеру и наткнулся на лаз.
В разговоре Ник раскрылся, снова стал прежним. Гера понимала, что наступает момент, когда нужно вымаливать освобождение. Другой такой шанс не подвернется.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — помоги мне. Выпусти меня. Мне нужно домой!
Лучше бы она его не просила.
Никита внутренне собрался, надел маску безучастного равнодушия, как будто имел дело с преступником.
— Нельзя, — отрезал он жестко. — Ты больше не лемург. Думаешь, я не видел, как тебе скармливали сэлле? Что, по-твоему, я испытал, наблюдая танец голодного скама? Тебя не выпустят. Считай, что умерла для родных.
Лучше бы он ударил ее или убил. Потому что испытывать панический ужас, который взрывался в каждой клеточке тела, было невыносимо.
— Это уже случилось?
— Для родных ты лежишь в инфекционной больнице, и твое состояние ухудшается. Шансы выжить
— Что вы творите? — воскликнула она, заламывая руки.
Выяснить, когда с ней покончат, Гере смелости не хватило. Убьют ее на бумаге или в реальной жизни — разницы никакой.
Никита безразлично смотрел на нее, засунув руки в карманы. Она его ненавидела так, что хотелось пожелать ему встречи с изголодавшимся скамом. Да она и сама бы его с удовольствием съела, если бы не разделявшее их препятствие.
— Вали отсюда, — она запустила в стекло недопитый бокал. — Убирайся.
Ушел ли он сразу или постоял еще возле стекла, наблюдая за ней, Гера не знала. Мысль, что родные скоро ее похоронят, отзывалась болью в висках.
Люди бывают жестокими. Нужно ли с этим мириться? Всех простить, следуя заповедям? Сможет ли она простить Ника? Понять, как ему удалось перешагнуть через сострадание к людям, которых он собирался лишить близкого человека?
Ведь все это неправильно. Негуманно. Не по-людски.
Хотя какой из любимого человек? Он лемург до мозга костей и довольно давно. Скамы для него — враги, он ни для кого не делает исключений.
Да и в ней с каждым днем все меньше теплилось человеческого. Хомо сапиенс, беспомощно цеплявшийся за живое, постепенно отмирал, как какой-нибудь атавизм. Пройдет месяц, два, и человеческое в Гере умрет навсегда. Пропадут людские сомнения, страхи, чаяния — все то, что раньше имело смысл.
Врачи выдадут матери свидетельство, и ее официально вычеркнут из списка живых.
И кем она станет? Что ей дальше-то делать? Как жить, если знаешь, что над твоей могилой склонилась безутешная мать?
И в то же время она понимала, что о ней позаботятся. Ей обеспечат изоляцию в клетке для редкого зверя, по-своему ценного, которого необходимо сберечь, но не выпустить.
Вот только если она редкий зверь, ей недостаточно книг и телевизора, чтобы чувствовать волю. Клетка — удел равнодушных. Зверю в клетке не место.
Неделя прошла без событий. Гера вела себя смирно, много читала, включала телевизор только чтобы послушать новости. В понедельник ей позволили увидеться с Ником.
— Как мама? — спросила она.
— Держится. Знает, что к тебе не пускают, и все же каждый день приезжает. Мы приставили к ней психолога, у которой, по легенде, в соседней палате лечится дочь.
— Правильно. Катя как?
— С Катей сложнее. У нее в больнице есть связи. Чтобы она не узнала лишнего, пришлось потрудиться.
— Разумно. И с шефом, надеюсь, все утрясли?
— Утрясли.
— Молодцы! — она держалась не пределе возможного.
Раз они здесь все молодцы, не пора ли и ей начать действовать?