ЯЗЫЧЕСКАЯ СВОБОДА

de Budyon Michael A.

Вернемся в наш античный мир, который мы покинули в момент завоевания Римом Эллады. Кто здесь был эстетичнее? Безусловно греки. Кто имел больше «прав» называться добрым, не рискуя быть названным юродивым? Опять таки греки. Римляне в сравнении с ними выглядели хамоватыми беспардонными мужланами, а сам Рим являл поразительную аналогию с Соединенными Штатами Америки до гражданской войны, хотя находился несравненно выше, вследствие отсутствия цветного контингента. Рим был очень добр и очень жесток одновременно. Он как Янус имел два лика. Один смотрел на своих, второй — на чужаков. В наше время, когда агрессоры-завоеватели лепятся, в основном, на примерах людей входивших в подразделения Ваффен СС, мало кто задумывается, что обычный римский солдат был несравненно более жестоким, нежели самый отъявленный эсэсовец. Впрочем, гражданские войны еще впереди. Но римляне чувствовали и понимали: там красота, а там уродство, поэтому первое что они сделали — вывезли из Эллады все что представляло хоть какую-то ценность и было транспортабельно. Вспомним, что сделали персы, этот "древний культурный народ". Можно ли их обвинять в расхищении предметов древнегреческой культуры? Оценивая последующие события, — нет, ибо римляне показали себя людьми принципиально нечуждыми культуре. Они не знали как и где разместить привезенные шедевры, но все вещи бережно сохранялись. Пройдет немного времени и римляне, подучившись у греков, создадут свой неповторимый стиль, который хоть и уступит в совершенстве греческому, все же будет великолепно соответствовать духу надвигающейся военно-бюрократической эпохи.

Рим победил Элладу потому, что к тому времени стал сильнее, оставаясь как этнос моложе. Греки израсходовали себя раньше времени в междоусобных войнах и даже гениальность Филиппа и Александра не смогла спасти положение. Они были обречены. В год капитуляции Греции перед Римом пал Карфаген. Падение Карфагена никак не усилило Рим в интеллектуальной сфере, что понятно: Карфаген не имел и не мог иметь никакой культуры. От него не осталось ничего — естественный

удел любого коммерческого государства. Сила действовала против силы, но Рим был опять-таки моложе, поэтому и победил, хотя для полного уничтожения потребовалось три войны и в разгар второй казалось что падет-то как раз Рим, причем если бы это произошло, средние века начались бы на 600 лет раньше и не ясно когда бы закончились и закончились ли бы вообще. Герберт Честертон в своей книге "Вечный Человек" писал: "Боги ожили снова, бесы были разбиты. Мы не поймем славы Рима, ее естественности, если забудем то, что в ужасе и в унижении он сохранил нравственное здоровье, душу Европы. Он встал во главе империи потому, что стоял один посреди развалин. После победы над Карфагеном все знали или хотя бы чувствовали, что Рим представлял человечество даже тогда когда был от него отрезан. Тень упала на него, хотя еще не взошло светило, и груз грядущего лег на его плечи /…/ Античная Европа наплодила немало собственных бед — об этом мы скажем позже, — но самое худшее в ней было все-таки лучше того от чего она спаслась /…/ Смех и печаль соединяют нас с древними, нам не стыдно вспомнить о них, и с нежностью мы видим сумерки над сабинской фермой и слышим радостный голос домашних богов, когда Катулл возвращается домой, в Сирмион: Карфаген разрушен". Честертон был убежденным христианином, он расценивал как исключительно благоприятное условие факт, что Христос появился в Римской, а не Финикийской империи. Всё остальное для него не имело решительно никакого значения, ибо он прекрасно отдавал отчет в том, что появись Христос в государстве финикийцев и мы бы не знали что такое христианство, впрочем и состоявшийся вариант, несмотря на все бесчисленные минусы, выглядит далеко не худшим. Шпенглер, настроенный к Риму несравненно более скептически нежели к Греции, делает вывод полностью согласующийся с нашими дальнейшими схемами.

"Что касается римского мирового владычества, то оно было явлением отрицательного характера, результатом не избытка силы у одной стороны — такого у Римлян не было уже после Замы, — а недостатком сил сопротивления у другой. Римляне совсем не завоевали мир. Они только завладели тем что лежало готовой добычей для каждого. "Imperium Romanum" сложилась не как результат крайнего напряжения всех военных и финансовых средств, как это было во время борьбы против Карфагена, а вследствие отказа со стороны Древнего Востока от политического самоопределения. Нас не должна вводить в заблуждение видимость блестящих успехов — с несколькими плохо обученными, плохо руководимыми, плохо настроенными легионами Лукулл и Помпей завоевывали целые царства, о чем нельзя было бы и мечтать в эпоху битвы при Иссе. Опасность со стороны Митридата, ставшая настоящей опасностью для никогда не подвергавшейся серьезному испытанию системы материальных сил, никогда не могла бы стать сокрушающей для победителей Ганнибала. После битвы при Заме римляне не вели больше ни одной войны против большой военной силы, да и не были в состоянии выдержать таковой. Классическими были их войны против самнитов, против Пирра и Карфагена". Греки была несравненно старше чем Карфаген. За Карфагеном была коммерческая смекалка базирующаяся на предельном суеверном страхе выраженном в их псевдорелигии, за эллинами — все составляющие опыта великого народа, ведшего свою родословную от совершенных, причем, — абсолютно обоснованно. Старение Греции проходило весьма стремительно, что объяснялось исключительно бурной молодостью и растраченной в бесконечных и бессмысленных междоусобных войнах зрелой силой, а падение было отсрочено только стечением внешних обстоятельств. Риму было не до них. И если Рим оказался сильнее Карфагена, то он уж точно был сильнее всех греческих полисов вместе взятых. И как нация, и как общество. Рим эволюционировал, поэтому была надежда что греческое наследие не пропадет. И оно не пропало, хотя до его высот римляне не добрались.

Трудно назвать захват континентальной Греции классической войной. Для Рима эта кампания была так, эпизодом и не более. По сути они просто поставили точку в истории греческих городов-государств, одним махом превратив их всех в обычную провинцию Ахайя. Слава Афин и Спарты уже давно померкла и они превратились в обыкновенные самодостаточные города. Римляне вмешались в сугубо локальный ахейско-македонский конфликт, ахейцы восстали против римлян, но, как и следовало ожидать, потерпели поражение. Независимым государством Греция теперь станет только через 2000 лет, что само по себе примечательно; греки в значительной мере сохранят язык (а орфографические правила будут изменены только в начале 80-х годов ХХ века!) и историческую память, но нынешняя Греция никак не тянет и на бледную тень той Эллады, хотя считает себя ее исторической преемницей.

Поэтому столкновение Греции и Рима мы можем рассматривать как столкновение силы с красотой и интеллектом, пусть и слабевшим. Рим выиграл главную войну в своей истории как когда-то и греки, а посему обеспечил себе место среди величайших государств мира. Навсегда.

146 год — предельная зрелость Рима. Теперь он начнет ослабевать. Ослабление никак не связано с падением Карфагена как таковым, ведь римляне все делали правильно: город разрушили, а население (точнее — то что от него осталось, если сие можно назвать населением) продали в рабство. Старый Катон таки докричался. Карфаген разрушен. И наверное для Рима было предопределением, что в один год пали как самое культурное, так и самое мерзкое государства той эпохи. С генезисом Карфагена всё вроде бы ясно. Отсутствие красоты при отсутствии интеллекта порождало перманентный страх, в то время как сила и везение благодаря удачному стечению обстоятельств служили базисом процветания. По сути мировоззрение карфагенской элиты, не говоря о простых гражданах, было не шире мировоззрения самых низших первобытных племен, безграничное суеверие которых заставляет их в случае малейшей неудачи или опасения за судьбу того или иного предприятия приносить богам максимально ценные жертвы. Таким же «боголепием» руководствуются члены тоталитарных сект совершающих групповые суициды. Фабр д'Оливе в своей книге "Восстановленный гебрайский язык" (la Langue hеbraique restituеe, Lausanne, 1985, p. 19–20)) выводит имя главного карфагенского божества — Молоха — от слов MeLeH, MoLoH, MaLaH, что обозначает просто «царь». Однако немецкий семитолог О. Эйсфельд считает, что подобным словом обозначалось само действие жертвоприношения отождествленное позже с именем бога. В принципе, оба вывода не противоречат один другому, ибо для древних весьма характерно замещение предмета и действия которое он производит. Подобные божества были и у тех белых которые соприкасались с черными племенами и чьи отдаленные предки испытали их вторжения. [65] Все они носили хтонический характер и отождествлялись с царством мертвых, при том что само время их правления считалось подлинным "Золотым Веком". Об этом мы уже говорили, добавим только, что приоритет "богов второго поколения" к коим относятся и пожиратели детей — Кронос и Сатурн, — в сознании народов их почитавших, уступил место божествам третьего поколения по всей видимости еще до Троянской войны. Впрочем, семитского Молоха с арийскими Кроносом и Сатурном сближало одно немаловажное обстоятельство: их обожали бессознательные массы и, что может еще важнее, — их не боялись. В Риме во время сатурналий устраивались масштабные празднества в ходе которых господа и рабы менялись ролями и первые без всякого внутреннего неудобства прислуживали вторым. Как демократично! Ведь при «гигантах» не было господ и рабов. Чего уж тут стесняться?

65

Существуют теории согласно которых в Риме в первые 200–300 лет его существования родители убивали «лишних» детей, т. е. тех которых не могли прокормить. Все это весьма спорно, но римляне по всей видимости вспомнили об этом во время пунических войн. Можно предположить, что детские жертвоприношения если и мели место по каким-либо причинам, то совершались в глубокой древности, что выразилось в полном отождествлении Сатурна с греческим Кроносом, олицетворявшим бесконечно далекое время (chronos — время).

Однако в XII веке до н. э. на территорию Греции вторглись племена дорийцев, которые, как следует из их дальнейшего поведения и устройства системы отношений, изначально не знали богов-андрофагов. Впрочем, слово «вторглись» здесь не совсем уместно, ибо ахейская цивилизация после падения Трои начала стремительно исчезать. Именно исчезать, ибо отталкиваясь от данных которые мы имеем, нельзя ни в коем случае делать заключение об её уничтожении военным путем, но массовое проникновение египтян в ахейскую элиту наводит на некоторые предположения. Спарта входила в число двенадцати полисов которые подчинялись Менелаю — брату Агамемнона, оба они были главными участниками Троянского похода. Менелай, в свою очередь, получил власть над Спартой от Тиндарея — отца Клитимнестры (Apollod. epit II 16). Что же произошло такого за сто лет, что дорийцы пришли по сути на пустые земли? Складывается впечатление что у тех племен последнего периода эры гигантов внезапно перестала существовать вся элита. Люди которые в 1194 году отправили в Трою 1200 военных кораблей, не смогли оказать никакого сопротивления племени и насчитывающему максимум несколько тысяч человек. В те времена вообще происходила масса интересных вещей, а по значимости сама эпоха походила на Великое Переселение Народов V века н. э. Бесследно исчезали культурнейшие народы, знающие науку и владеющие письменностями которые и сейчас не могут расшифровать, великолепные дворцы, позже ставшие легендой (до тех пор пока не были откопаны 100–150 лет назад), зарастали травой и становились притонами

для бродяг. Их место занимали другие племена, в большинства своем значительно более отсталые, но наделенные высоким жизненным потенциалом, что тогда было также важно как и сейчас. Достигли ли они интеллектуальных высот своих предшественников? Вопрос открытый, но не такой важный, ибо и они имели эволюционный потенциал, а в свою очередь, даже примитивный на первый взгляд народ, может знать нечто такое что совершенно недоступно более развитому племени. Если мы сопоставим, к примеру, белых и негров проживающих в нынешних Соединенных Штатах, то увидим, что несмотря на совершенное, не вызывающее ни малейших сомнений интеллектуальное превосходство белых, негры на коллективном уровне знают и понимают вещи недоступные белым американцам. Прошло примерно 35 лет с момента как им были предоставлены реально одинаковые с белыми права и уже очевидно что белые если не отступают, то во всяком случае обороняются. И что самое важное, у негров есть элита (в негритянском понимании ей являются люди в которых они чувствуют глубинную мощь и полное отсутствие всякой морали). У современных белых элиты нет и в ближайшее время появление ее не предвидится.

Итак, дорийцы пришли с севера. С какого именно «севера» никто толком не разъясняет. Как обычно. Всегда заря той или иной подлинно мощной цивилизации начинается со слов: "в таком-то веке до н. э. такая-то территория испытала вторжение северных племен неизвестного этнического типа". После чего «вдруг» происходил резкий скачок во всех отраслях жизнедеятельности доселе примитивных племен. Ладно, оставим такие схемы на совести историков эпохи политкорректности. Теперь стало обязательным атрибутом подчеркивать, что дорийские пришельцы были "отсталым племенем". И тут же (какая логическая неувязочка!) дается информация о наличии у дорийцев навыков выплавки и обработки железа, а этот факт сам по себе позволяет заключить что они не были такими уж отсталыми, ибо научились обрабатывать железо чуть ли не раньше всех. Ведь прошлые жители Пелопоннеса, несмотря на их бесспорный интеллектуальный блеск и наличие запасов железной руды, так и научились его выплавлять. И контакты с развитым Египтом не помогли. [66] На историков производило впечатление разрушение пришельцами великолепных ахейских строений, в которых, правда, непонятно кто к тому времени обитал, но в свете позднейших событий мы увидим что подобное деяние имело смысл, при том что дворцы жалко. Дорийцы поселились на самом юге Пелопоннеса и почти четыреста лет о них ничего не было слышно. По прошествии этого срока перед нами предстало государство с самой лучшей армией в истории человечества и стопроцентным качеством населения. На территорию подконтрольную Спарте никогда не ступала нога врага, даже в моменты когда "жестокие недальновидные демократии" (по выражению Х.С.Чемберлена) вместе с «олигархической» Спартой, вели изнуряющие войны и сознательно шли к своему концу. Спарту тоже постигнет быстрый закат, но вызван он будет принципиально иными причинами.

66

Историки до сих пор не дали точного ответа на вопрос: когда в Египте научились выплавлять железо? В любом случае, к моменту прихода дорийцев у египтян оно точно было, и вряд ли они держали технологию в секрете.

До нас не дошли сведения о спартанском устройстве с начала дорийского вторжения до времени первых упоминаний законов Ликурга, правившего Спартой приблизительно во время когда Гомер и Гесиод составляли свои поэмы. Кстати, именно Ликург сделал очень много для их распространения. Он был так же одной из главных фигур в организации первой Олимпиады. [67] Но здесь можно сделать уже стандартное предположение: Ликург был автором именно писанного закона, а сама его кодификация диктовалась тем, что во времена его правления четко обозначились признаки деградации спартанской системы. Ликург был чем-то сродни опытному кардиологу, который по еле-еле заметным отклонениям в кардиограмме еще здорового пациента видит грозные предвестники ишемической болезни или инфаркта. Ликург понимал, что самый простой способ спасти спартанцев — «законсервировать» общество и здесь он повторял то, что пытались сделать брахманы составляющие первые Веды. Те разделили общество на касты, Ликург ничего об том не зная повторил аналогичный маневр. Он, во-первых, поделил всю землю на отдельные участки — «клеры» и распределил их между спартанскими семьями. Эти участки нельзя было ни продавать, ни дарить. Во вторых, он сделал проживавших в Лаконии коренных жителей — илотов — крепостными, прикрепив их к клерам (прообраз будущего феодального устройства). Городское население образовало класс ремесленников — периэков — оно было лично свободно, но не имело политических прав и обязывалось снабжать спартанцев оружием, а илотов — орудиями труда. Как говорится, мечи — отдельно, орала — отдельно. Ликург запретил спартанцам работать, а это показывает, что в какой-то момент они начали опускаться до физического труда. Современный индивид вряд ли полностью поймет насколько важным был такой запрет. Ведь обычный физический труд — это не просто недостойное элитного экземпляра занятие, он еще и накладывает на того кто им занимается свой неизгладимый отпечаток. Не нужно иметь "третий глаз" и обладать экстрасенсорикой чтобы заметить что крестьяне-животноводы похожи на своих животных, мясники — на куски мяса, рабочие, например токари, — на станки и стальные болванки, землекопы — на кучи земли, шахтеры — на уголь, сварщики и кузнецы — на изделия из черных металлов и т. п. При том что все без исключения профессии очень важны. Очевидно, что все кто писал законы для элиты, в том числе и Ликург, подобные вещи знали. Одновременно были проведены меры исключающие возникновение неравенства. Все спартанцы включая царей (а их всегда было двое, что также в высшей степени разумно) должны были жить в одинаковых деревянных срубных домах при полном отсутствии роскоши. На первый взгляд такая мера имеет явно ощутимый гниловато-коммунистический душок, а коммунизм и элита — вещи априорно не совместимые. Но здесь коммунизма не было. Ликург не хотел вводить общество во искушение богатством, ибо богатства никогда не бывает у всех поровну. Ну и к тому же коммунизм предполагает не столько материальное равенство, сколько равенство индивидов имеющих совершенно разное качество, что есть нарушение закона природы, против чего тогда никто и не думал идти. А когда качество элиты было одинаковым (или примерно одинаковым) богатство не являлось неким козырем как на Востоке. По мере деградации спартанского общества, его члены стали аккумулировать роскошь, многие быстро погрязли в ней и система созданная Ликургом развалилась. Почему спартанское общество деградировало, и являлось ли его деградация следствием изъянов в законах Ликурга сейчас однозначно ответить невозможно, но можно заключить что к моменту установления законов, общество уже имело изъяны, развитие которых можно было притормозить или задержать на некоторый момент, но они неизбежно давали бы о себе знать по прошествии достаточно большого промежутка времени в течении которого Спарта существовала как устойчивый социум. Создается впечатление, что Ликург может и не знал как с подобными изъянами бороться, поэтому законы носили четкий охранительный характер. Благодаря им общество могло существовать, пусть и долго, но не развиваться. Да и как всякий социум, Спарта, со временем старела, а значит и утрачивала силу. Пик ее могущества, как и остальных эллинов — Греко-Персидские войны. А закат — Пелопонесская война. С ее окончанием Спарта уже была своей бледной тенью и стремительно разлагалась, даже при том, что была одержана победа. Наверное лучше бы они проиграли, ибо поражение могло бы привести к консолидации, но остатки силы были растрачены, а с интеллектом в Спарте всегда были проблемы.

67

Имеется ввиду первая Олимпиада 776 года до н. э. Сами же греки считали ее лишь возрождением олимпийских традиций существовавших до троянской войны и установленных Гераклом.

Отсутствие ярко выраженных интеллектуалов в Спарте часто специально подчеркивалось многими исследователями, объяснявших это "казарменным бытом" и исключительным подчинением всех сторон жизнедеятельности лакедемонян войне. Но это не совсем правильно. В Спарте были интеллектуалы, правда, разумеется среди военных. В свою очередь, люди являющиеся биологической элитой, но обладающие только силой, бывают очень и очень сентиментальны, вот почему в Спарте было множеств поэтов сочиняющих пусть простые по смыслу, но нарочито надрывно-чувствительные поэмы, чему они обучались еще в школах, которые были государственные и бесплатные. То же можно заметить и сейчас, побывав на концертах наиболее рафинированных попсовых исполнителей, творчество которых ориентировано на детей до 12 лет, и увидев там вполне взрослые самодостаточные физиономии.

Ликург, осуществив как сейчас сказали бы, "макроэкономические преобразования", занялся вопросами поддержания качества населения и здесь он выглядел несравненно более прозорливее любого экономиста, которым почему-то не дано понять, что любая разумная экономическая реформа может пройти только в обществе где обеспечено достаточное качество населения. Экономика всегда отражает национальную психологию. Если вы хотите узнать тот или иной народ, но вам лень заниматься этнографией, изучением языка, фольклора и т. п., изучите экономику страны, где этот народ доминирует. И все станет предельно ясно. Не следует думать что Гаити является самой бедной страной в Западном полушарии, потому что там нет приличных экономистов. Даже если бы все лучшие экономические умы написали бы экономическую доктрину для данного государства, оно все рано осталось бы тем чем есть — самой отсталой страной, ибо дело в качестве населения. Когда сразу после провозглашения независимости в 1804 году, там преобладали белые, Гаити было одним из процветающих государств. Ларчик открывается просто: сейчас Гаити — стопроцентно черное государство, белых оттуда давно выдавили. Ликург не мыслил абстрактно и не планировал утилитарной экономики разрушающую государство и деморализующую элиту. Спартанская промышленность должна была иметь тот уровень развития, который обеспечивал бы вооружение и пропитание 6–9 тысячам спартанских семей. И все. Четыреста тысяч илотов и периэков легко справлялись с подобной задачей; поэтому экономика не перенапрягалась, а случаи голода в Спарте не отмечены.