Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
Шрифт:
Все это кончилось 10 декабря 1944 года, когда дивизия покинула Восточную Пруссию. Фюрер счел необходимым рассечь с помощью этой отборной части русский прорыв в районе Платтензее в Венгрии. Немцы Восточной Пруссии с их выдержкой и упорством как-нибудь сами смогут себе помочь. Блонски, опять на высоте, тут же истолковал это в положительном смысле: "Наш Восточный вал настолько надежен, что мы отдаем резервы на другие участки фронта".
Впрочем, была йокенцам и некоторая компенсация. Командование Четвертой армии, на которую была возложена задача обороны Восточной Пруссии, отправило в Йокенен подразделение саксонцев, занимавшееся ремонтом танков, автомобилей и орудий. Парк поместья, скрытый среди деревьев, превратился в огромную мастерскую. Всюду валялись танковые гусеницы, части
Понятно, что саксонцы не шли ни в какое сравнение с молодыми парнями из эсэсовской дивизии. Они, наверное, могли привести в движение сломавшийся грузовик, но вряд ли остановили бы русскую атаку. Правда, были они разговорчивее и все время мечтали о своем дрезденском Рождественском пироге, который скоро должна была доставить полевая почта. Но они не придавали Штепутату чувства уверенности. Скорее наоборот. Они ясно говорили, насколько в данный момент плохи дела. Не было никакой возможности самим себя вытащить за уши из болота и перенести куда-то в безопасное место: вся Германия горела огнем. Йокенен казался чуть ли не единственным мирным пятном на земле. Кто знает, может быть, русские здесь вообще наступать не будут. Они еще не могут придти в себя после осени.
С прибытием саксонцев шоссе оживилось. В парк тащили подбитые гусеничные машины, грузовики с поломанными осями и с кабинами, изрешеченными очередями из пулеметов и осколками снарядов. По шоссе опять ездили и маршировали, как в то раннее лето 1941-го, когда войска шли на восток. Конечно, по-другому. Ни строевого шага, ни песен о цветущем вереске на занесенных снегом полях Восточной Пруссии. Из войск по Ангербургскому шоссе шли лишь отдельные группы в белых маскхалатах. Время от времени танк. Между ними телеги беженцев, торопившихся попасть к Рождеству домой. Иногда противотанковая пушка. Самоходные орудия. Но не все двигалось на восток для укрепления фронта. Подозрительно большое количество транспорта исчезало за Викерауской дугой в западном направлении. Насколько надежным должен был быть этот Восточный вал, если Восточная Пруссия могла обойтись без лишних войск.
А потом опять Рождество. Все было как раньше: домашние пряники, жаркое из только что забитых свиней, обычный Рождественский рацион на водку и табак. За три дня до праздника лесник Вин доставил к Штепутату елку и получил за нее рюмку шнапса и пригоршню сигар. Как и в прошлые годы, он натаскал на своих сапогах мокрый снег в убранную к празднику гостиную, в то время как его собака лежала на коврике в сенях и оттаивала. Дробовик он поставил рядом с собой в угол дивана. Вин уверял, что на праздник выпадет еще снег. Но зима не будет суровой. Он это видит по почкам берез и по коре деревьев. Будет ранняя весна, но не такая холодная как в 1929 году, когда в Восточной Пруссии померзли фруктовые деревья.
Они болтали в теплой комнате, пока не кончилась бутылка. Потом он вышел на улицу, осанистый лесник Вин, один со своей собакой и ружьем. Нужна немалая храбрость, чтобы ходить так в лесу. В такие времена.
В ночь перед Рождеством выпал обещанный лесником Вином снег, хотя и в умеренном количестве. Сухой, морозный снег, набиваемый в окна восточным ветром. Как и в предыдущие годы, доносился звон колоколов из Дренгфурта. Бисмаркова башня на горе Фюрстенау посылала над заснеженной землей свои сигналы - ее затемнили только в сторону востока. На шоссе ни одной машины. Вблизи домов легкие следы зайцев и ворон. Йокенский пруд, обычно такой оживленный, в сочельник был предоставлен воронам. Работники поздно вечером расходились из поместья с полными бидонами молока, предварительно обильно насыпав лошадям в ясли овса. На террасе замка (вообще-то из-за затемнения это не разрешалось) на елке горели свечи, и это опять была самая большая елка в Йокенен.
Маленькая бледная женщина после прогулки в санях сидела, завернутая в покрывала, на террасе и смотрела на сверкающую елку.
И опять пришел Дед Мороз. Конечно, Герман давно знал, что это не Дед Мороз, а Шубгилла, зарабатывающий таким образом несколько марок. И его родители знали, что он знает. Но все-таки что за Рождество без Деда Мороза? Штепутат тщательно
Несмотря на краснощекую маску, Шубгиллу легко было узнать, например, по тяжелой походке и по рукам, высохшим рукам дорожного обходчика. Начались обычные формальности: "Хорошо себя вел?", "Можешь прочитать стихотворение?" - "Я пришел из-за леса в родные края".
– "Эй, Дед Мороз, не хочешь ли рюмочку?" (Это была Марта.) Конечно, он хотел! Он выпил стопку медовой водки прямо через маску. Развязать мешок. Марте передник (больше Дед Мороз ничего не мог придумать), Штепутату подтяжки и рукавицы, мыло для бритья для Хайнриха. Зато Герман был удивлен по-настоящему. То, чего он страстно и безуспешно желал из года в год, в Рождество 1944 года стояло на столе: деревянная пушка со стволом длиной ровно тридцать сантиметров. Такая пушка может через всю комнату обстреливать деревяшками вражеские патрули и населенные пункты. Экипажный мастер в Дренгфурте делал такие по пятнадцать марок за штуку - удивительно, что в это время еще делали игрушечные пушки для детей. Герман проверил ее на дальность стрельбы, забросал тяжелыми снарядами пол, произвел страшные опустошения среди пехоты, окопавшейся под елкой. Пока не вмешалась Марта, заявив, что шум сражения нарушает Рождественский мир.
Поздно вечером пришли и саксонцы. Они устроили в деревенском трактире складчину с обилием пунша. Не удивительно, что они вернулись через выгон домой весьма навеселе. А у Штепутата продолжили праздновать. Штепутат уже в который раз открывал лаз в подполье, ложился на живот и одну за другой выуживал из своего винного погреба запылившиеся бутылки смородиновой настойки. Один саксонец, подмастерье Хайнрих и Штепутат дошли до того, что уселись в ночь перед Рождеством играть в скат, что в Йокенен считалось почти неприличным.
Тот, кто пьет, угодит на тот свет,
А тот, кто не пьет, полетит ему вслед!
– орал Хайнрих каждый раз, прежде чем опорожнить свой стакан. Ничего не достанется мазурам. Хайнрих проиграл в скат все деньги, которые собирался положить в копилки на Рождество своим мазурским племянникам и племянницам. Ничего, через год опять Рождество!
В то время как саксонцы и мазур Хайнрих шумели все громче, Петер праздновал самое удивительное Рождество своей жизни. Никогда еще мать не приносила столько, сколько в это военное Рождество 1944 года. Пакеты с леденцами, рисом и мукой, даже изюм из далекой Греции. Мешок грецких орехов, а к нему щипцы-щелкунчик из Рудных гор в мундире "долговязого гвардейца" времен прусского "солдатского короля". Себе шелковые чулки, которые она примерила в Рождественский вечер, натянув на крепкие, мускулистые ноги, чтобы повертеться и потянуться перед зеркалом. Тем временем Петер гонял по каменному полу кухни жестяной "тигр" и сыпал искрами из его поворачивающейся пушки. Потом он до поздней ночи занимался грецкими орехами, ел их вместе с изюмом.
– Что, мы уже выиграли войну?
– спросила слепая бабушка, ощупывая своими костлявыми руками Рождественское изобилие на кухонном столе.
– Ты еще не пела ни одной Рождественской песни, бабушка, - сказала мать Петера.
Старая женщина легла в свою кровать и спела полностью и подряд все песни от "Ночь тиха" до "Каждый год опять".
Когда мать тоже пошла спать, Петер потихоньку подобрался к начатой бутылке лимонного ликера, стоявшей в кухонном шкафу. Напиток был сладкий и крепкий. И после него так хорошо спалось.