Йот Эр. Том 2

Колганов Андрей Иванович

— Ну, давай поцелуемся? — и с этими словами девушка действительно обняла его за шею и стала целоваться (ей особенно запомнились нежные бархатистые губы коня). Гвяздка фыркал, косился на нее фиолетовым глазом, но не упирался. Нина взяла его за уздечку, вывела из стойла и попыталась вскарабкаться в седло. С большим трудом ей это удалось. Из-за своего небольшого роста она не доставала до стремян, а снова слезать и переседлывать коня, укорачивая стремя, ей было лень (тем более что в результате запрыгнуть в седло будет еще труднее!), и поэтому она просто слегка толкнула его пятками в бока. Не привыкший к подобной фамильярности, да и вообще не носивший еще на себе человека, жеребец рванул с места стрелой и вылетел из ворот конюшни. Конюхи попытались

было его перехватить, но он лягался так, что все сочли за благо отскочить в стороны.

Запертые ворота клуба нисколько не смутили жеребца. Гвяздка подскочил к забору скакового клуба, птичкой перемахнул через него и, оказавшись на большом пустыре рядом с ипподромом, усиленно принялся скидывать с себя свою наездницу, выделывая умопомрачительные прыжки. Нина судорожно вцепилась ему в гриву, сползла с седла вперед, почти на шею, упершись в седло задом. Забежав на расположенное неподалеку малюсенькое кладбище, конь понесся по центральной аллее, но перед оградой, вдоль которой тянулись густые заросли шиповника, резко затормозил, и Нина полетела через его голову прямо в эти кусты. Колючки шиповника прорвали в ситцевом платье, надетом на ней, немалое число дыр. Все платье повисло клочьями, от множества ссадин и глубоких царапин по телу текла кровь, вдобавок ей в кожу впилось бесчисленное количество заноз от колючек, да и шлепнулась она весьма чувствительно. Пока Нина продиралась сквозь колючие кусты, чтобы выбраться из глубины зарослей шиповника, она расцарапалась еще больше. От боли и от обиды на коня и на собственную неумелость она села на землю и расплакалась, что случалось с ней крайне редко.

Гвяздка, все это время неподвижно стоявший недалеко от места ее падения, подошел к Нине и стал слизывать с нее кровь — видно, пожалел. Нина в раздражении взвыла:

— О-о, rany Boskie! [7] — и отмахнулась от него: — Уйди, зараза, видеть тебя не хочу!

Затем она встала и поплелась к конюшням. Гвяздка зашагал вслед за девушкой, затем обогнал и опустился перед ней на колени передними ногами. Нина, пребывая в неостывшем еще раздражении, обошла его и поплелась дальше. Жеребец снова обогнал ее и опять встал перед ней на колени. Тогда Нина все же решила воспользоваться столь любезным приглашением, вскарабкалась в седло, и они потихоньку подъехали к забору. Где, с какой стороны были ворота, Нина не сумела сориентироваться. Чувствовала она себя отвратительно, сознавая, что медицинская помощь — и достаточно срочная — ей отнюдь не помешает.

7

«О, раны Господни!» — распространенное польское восклицание, выражающее крайние эмоции.

— Гвяздка, надо прыгать, — попросила она и на всякий случай снова сползла с седла вперед, вцепившись в гриву. Конь немного отошел от ограды, коротко и стремительно разбежался, а затем повторил свой прыжок через забор.

Когда с верховой прогулки в скаковой клуб вернулся отец, можно себе представить, что он испытал, застав дочь в разодранном платье, всю в крови, в синяках, ссадинах и царапинах… В деннике повисла густая смесь польских и русских ругательств.

— Пан генерал, пан генерал… — осмелился влезть под горячую руку один их конюхов, — не надо так ругаться при молодой паненке… Она сама объездила этого жеребца, а к нему другие жокеи боялись сунуться!

— Потому и ругаюсь! — почти уже незлобиво ответил Якуб. — Ведь шею себе могла свернуть, глупая! А вы куда смотрели? Не могли удержать девчонку? — генеральский гнев поменял свое направление.

— Но как же, пан генерал? — удивился конюх. — Как же мы можем помешать шляхетной паненке, да еще такой отважной?

— Сумасшедшей, вы хотите сказать? — проворчал генерал. Речницкий оглянулся на свою дочь, которая стояла, вцепившись обеими руками в прутья решетки денника, явно хотел выпалить еще что-то,

но сдержался, глубоко вздохнул несколько раз, и в его взгляде ярость постепенно сменилась нежностью. В распахнутые двери конюшни вбежал приглашенный с ипподрома доктор с небольшим саквояжем.

— Ох, панна! Как же это вас так угораздило? — сочувственно пробормотал он. — Сможете сами дойти до моего кабинета?..

Нина смогла вернуться в клуб только через три дня. После того, как из нее извлекли многие десятки заноз, она некоторое время температурила, а когда пришла в себя, то тут же заявилась в конюшню, вся изукрашенная пятнами йода. Нина принесла своему любимцу в подарок яблоки и морковку. Яблоки Гвяздка есть не стал, а морковку с удовольствием схрумкал и сам начал подлизываться к девушке — вплоть до того, что не хотел выпускать ее из стойла, прижимая корпусом к ограждению. Упрямства обоим было не занимать, и в результате жеребец, стараясь удержать девушку, напирал на нее так, что, в конце концов, наступил копытом на мизинец (который — видимо, на добрую долгую память — с тех пор всю оставшуюся жизнь отдавал болью при неосторожном прикосновении).

10. Ликвидация

В среду, 26 ноября, Нине позвонил отец:

— Привет, дочурка, как дела? Как учеба?

— Привет, папа. Учеба? Идет помаленьку… — девушка сразу почувствовала, что звонок продиктован не заботой о ее успехах в школе. И в самом деле, следующими словами генерала были:

— Собирайся, сегодня придется покрутить баранку.

Встретившись с отцом в номере гарнизонной гостиницы, она заметила, что отец напряжен, как перед сложным заданием, и напряжен, пожалуй, больше обычного.

— Пистолет с собой? — отрывисто спросил он сразу после того, как обнял дочку.

— А где ж ему быть? — удивилась Нина.

— Возьми вот этот, — Якуб вынул из кармана и протянул ей Walter PPK. — Твой — слишком хороший след. Сейчас поедем в тир, надо будет хотя бы немного пристреляться.

«След? О чем это он?» — мелькнула у нее мысль, но задавать вопросы Нина не стала. Надо будет — папа скажет.

После того, как девушка израсходовала несколько магазинов, добившись довольно уверенного попадания «в яблочко», они с отцом отправились в ресторан пообедать. Генерал болтал о каких-то пустяках, снова интересовался учебой Нины в интернате, спрашивал о делах в боевке ZWM, рассказывал о подрастающих сыновьях, но она чувствовала постоянное скрытое напряжение, которое не отпускало отца. Наконец, закончив обед, они вернулись в номер. Речницкий куда-то позвонил, назвал себя, и через несколько секунд положил трубку, коротко скомандовав:

— Едем в Прагу!

Понятно, что речь шла не о предместье Варшавы — чтобы добраться туда, Якубу вовсе не было нужды вызывать Нину. Маршрут из Варшавы через Вроцлав на Прагу был ей уже знаком, и вскоре «Студебекер» набирал скорость на шоссе, а деревья вдоль обочин мелькали в окнах все быстрее и быстрее. К вечеру автомобиль достиг пражских предместий, но вместо того чтобы направиться в город, генерал велел свернуть направо и выехать на шоссе Дрезден — Прага.

«В советскую оккупационную зону, что ли, собрался?» — подумала девушка. — «Но зачем таким кривым путем?» Тем временем машина достигла какого-то городка километрах в сорока от Праги, и здесь, в проулочке у придорожного трактира, Речницкий приказал остановиться.

— Будем ждать «Шкоду» с пражскими номерами, идущую из Германии, — пояснил он, — и садиться ей на хвост.

— А номера какие? — уточнила Нина.

— Я знаю, какие, — успокаивающе махнул рукой Якуб и продолжил краткий инструктаж. — Приготовь «Вальтер». Твою игрушку светить нельзя, — напомнил он. — Догонишь «Шкоду», остановишь — хоть на таран иди, — и валим всех. Свидетелей не оставляем.

На городок наползали серые сумерки, стал накрапывать противный мелкий дождик. Чтобы следить за шоссе, приходилось то и дело включать «дворники». Больше часа пролетело в томительном ожидании, когда вдруг генерал азартно воскликнул: