Йота
Шрифт:
– К нему заходил хмырь какой-то.
– Кто?
– Черт его знает. Из местных. Рвань сплошная. Не наш клиент. Это точно.
– О чем говорили?
– Просил купить какие-то шмотки. Валек послал его, но вежливо. Предлагал выпить, тот отказался. Представляете, от "Нового света" отказался.
– Козел снисходительно усмехнулся, открыв мелкие с желтинкой зубки.
– Знал бы, что шампань от меня, так не посмел бы.
– Это точно, - хихикнул Козел.
– На всех не напасешься, - отрезал Морфий.
– Топай, поглядывай. Я надеюсь на тебя.
–
"Здорово же меня облапошил этот проходимец", - сокрушался вполголоса Валек, натягивая на себя холодную курточку и кепку, полученные взамен плаща и шляпы.
За дверью подсобки послышались шаги. Стук в филенку: один раз, другой, третий.
– Валек? Ты здесь?
– донесся тихий голосок Козла.
Валек не шелохнулся. Шаги удалились и пропали. "Положение дурацкое. Ну, конечно, проходимец и бродяга раздел меня, как мальчишку. Никакого здравого смысла не осталось в черепушке. И это со мной и во мне с тех пор, как начал ширяться. Ширма и довела до ручки. Но откуда благодетелю-бродяге известна моя зависимость от Морфия? Ведь именно на ней он так ловко сыграл. Облапошил? Или в самом деле предупредил? А что если они меня таким путем решили сломать? Ну зачем кому-то просто так, за здорово живешь, рисковать собственной головой, лезть в эту кашу, чтобы выручить давно пропащего лабуха Валька?!"
Человек в сером плаще и темной широкополой шляпе, надвинутой на глаза, уже полчаса маячил на пустынной набережной.
– Хозяин, я уж думал: он смылся. Гляжу в окно - нет. Пришлось сбегать на улицу. Ждет на воздухе.
– Принято, - ответил Морфий и тут же поднялся. Проследишь, что дальше будет, а сейчас исчезни к своим тарелкам.
Человек в плаще, увидев приближающегося Морфия, сорвался с места и быстрым шагом двинулся вдоль набережной.
– Валек! Куда ты?
– весело окликнул убегающего Морфий.
– Постой же!
Убегающий прибавил шагу. Вдруг он резко свернул и по ступеням спустился к самой воде.
– Ну ты и мастак бегать, брат, - сказал подошедший Морфий, задыхаясь.
– Не брат, а шурин, - сдавленным голосом последовало в ответ.
– Какая разница? Я к тебе всегда относился по-братски. Но ты сам не захотел. И потому ты мне не брат и не шурин. Ты никто.
В этот момент "Никто" развернулся и ударил Морфия по лицу. От неожиданности Морфий покачнулся. "Никто" кинулся по ступеням вверх, к набережной.
– Назад!
– закричал Морфий, в несколько скачков настиг беглеца и длинной рукой схватил его за спину.
– От меня не уйти, шурин.
– Жертва медленно повернулась и грудью повалилась на коротко блеснувшее влажное острие.
Морфий бережно обнял свою жертву и потащил, словно перепившегося в ресторане приятеля, к лавочке. Посадил на присыпанную первым снегом доску. Заглянул под шляпу, пробормотал:
"Неузнаваемый видок! Смерть и впрямь не красит!" И пошел прочь, бросая взгляды на тихое и маслянисто-гладкое море.
Небольшой курортный городок оглушила новость: из городской больницы пропал труп. Тяжелораненого мужчину средних лет "Скорая"
Все, кто соприкасался с умирающим, были собраны в следственном отделе городского управления милиции, где фоторобот быстро воссоздал портрет покойного, то есть без вести пропавшего мертвеца. Дальше дело не сдвинулось ни на йоту. И было бы оно сдано в архив как безнадежное, если бы через несколько дней в милицию не поступило заявление об исчезновении скульптора Арусса.
Большую часть времени Арусс проводил в мастерской, которую арендовал вместе с приятелем, живописцем Коляней. Поначалу на исчезновение Арусса серьезно не отреагировали. В местном творческом союзе он слыл довольно амбициозным, неуживчивым человеком, с которым считались лишь потому, что за него горой стоял этот самый Коляня, довольно авторитетная, в отличие от своего приятеля- скульптора, фигура, преподаватель теории мастерства и рисунка в художественном училище. Арусс был за ним как за каменной стеной. Коляня, как правило, сам оплачивал аренду просторной старинной трехкомнатной квартиры-студии.
С Коляней поговорили. От этого разговора, пожалуй, и потянулась ниточка следствия. Она хоть и не привела никуда, однако оставила причастным к этому расследованию несколько совершенно необъяснимых петель и узелков, которые иначе как мистическими не назовешь.
– Когда вы в последний раз виделись со своим приятелем?
– спросил следователь Синаний, на котором висело дело о пропавшем трупе. Коляня, глядя безоблачно в глаза следователя, с сочувственным пониманием ответил:
– Арусс жив и здоров.
– На каком основании вы это утверждаете?
– оживился пребывавший в полной безнадеге лейтенант Синаний.
– Дело в том, - доверительно продолжал живописец, - что Арусс не ладит с супругой, вследствие чего постоянно обитает в мастерской.
– Когда вы его видели?
– устало вздохнул Синаний.
– Не видел.
– На каком же основании утверждаете, что скульптор жив и здоров?
– стал выходить из себя следователь.
– Сегодня утром до занятий я забежал туда взять альбом репродукций Дали, а на кухне - чайник с кипяточком. Я даже кофейка растворимого успел дернуть. Судя по всему, Арусс ночевал там и вышел перед самым моим приходом.
– А что, кроме вас и Арусса, больше никто не может бывать в мастерской?
– Никто. Там у нас немалые ценности. Мои картины, его работы. Исключено! Хотя...
– вдруг замялся Коляня, затеребил кончик золотистой бороды, стал поглаживать уютную проплешину на макушке.
– Кто еще бывает в мастерской?
– Деликатный вопрос, старший лейтенант.
– В нашем деле все вопросы деликатные. Итак, не терзайтесь сомнениями.
– Видите ли, у Арусса есть женщина. Его, так сказать, пассия... Она бывает в мастерской. Но только вместе с ним. Сами понимаете, без него ей там делать нечего.