Юдаизм. Сахарна
Шрифт:
И хочется этим крупицам естественных русских людей в университете и на курсах протянуть руку; сказать им, что, конечно, всякий попроницательнее человек, видит мужество в них, а не в «большинстве», которое есть только большинство и имеет все печальные качества «большинства»... «Ты какого мнения, мой сосед?» — «А я такого мнения, как мой сосед»... Сия социал-демократия «в 75 процентах» не очень страшна...
Сделаю это, т.е. «протяну руку», не сам, а через голос слушательницы одного высшего в Петербурге учебного заведения... Из этого голоса, кстати, поймут отцы русских семейств и матери русских семейств,
«Прочла я сегодня ваш фельетон «В вечер Бейлиса», и еще тяжелее и безотраднее стало на душе. Неужели наш удел вечное рабство, вечное угнетение? Неужели мы, русские, должны терпеть и только терпеть?! Тяжело, тяжело без конца видеть, как гибнет наша родина под игом инородцев (названа более определенная нация, самое имя которой как-то противно выговаривать); как все дорогое, все святое для нас, русских, оплевывается этими инородцами, когда видишь, что кругом инородческие прихвостни из либеральничающей интеллигенции еще больше, чем сами инородцы, стараются все русское втоптать в грязь!»
Говорится, вероятно, о Религиозно-философском собрании по поводу киевского процесса.
«Я учусь в высшем учебном заведении, откуда выходят учительницы; и вот, среди этой молодежи («соседки своих соседок». — В. Р.) я до сих пор, в течение 21/2 лет, не встретила никого, кто бы любил родину, стремился бы к тому, чтобы принести родине пользу; нет! Кругом полное равнодушие, безразличие (в лучшем случае) ко всему русскому и, с другой стороны, — презрение к России, к ее якобы отсталости ( «далеко» ли, хоть в науках, сама молодежь ушла? — В. Р.). Все русское гадко и смешно! И это будущие учительницы! Что они дадут детям?! Ни веры, ни любви к родине! А профессора (большинство) способствуют развитию враждебности и презрения к России, уже с первого курса начинают вставлять в свои лекции разные иронические словечки о России и русских».
«Простите, что письмом этим я отрываю у вас время, но нет сил молчать, а сказать некому. Если скажешь кому из окружающих, то это отношение ко всему родному, то это подпевание в унисон инородцам — волнует. Засмеют, да не станут и слушать! Но неужели же нет выхода из этого?! Ведь есть же люди, которым бесконечно дорога родина, которые болеют за нее душой?! Что, если бы и мы приступили к активной деятельности, сорганизовались бы, объявили бы своим девизом бойкот инородцам и русским инородствующим. Не покупать у них и не лечиться у них, даже перенося неудобства; уже до этого мы дожили, что инородец нам почти необходим; а русских их прихвостней бойкотировать иначе, — при встрече с такими субъектами не подавать им руки и всячески избегать с ними общения. Неужели мы, русские, не способны на борьбу за все, что дорого для нас?! Неужели вы, который не боитесь высказывать самые горькие истины, — вы советуете терпеть? Почему вы не зовете на борьбу за родину, которую вы так любите?! Страшно за Россию, так страшно и безотрадно, что хотелось бы умереть, чтобы не видеть позора ее, унижения?! Еще раз извините меня, но нет силы молчать. Остаюсь искренно уважающая вас русская курсистка. Петербург, 1 ноября 1913 г.».
Спасибо девушке за эти дорогие строки. Они во многих пробудят брожение мысли и скажут «кое-что» и старому поколению. Русский «способ чувствовать и мыслить», который есть, — русская, наконец, непосредственность, прямо «наша русская природа», — она живет и теплится под корою новых впечатлений, навеянных из всей этой «автомобильной» цивилизации...
Вот. Еще раз крепко жму милой девушке руку. «Бог и привел» привести ее письмо в печати, — и, может быть, на многих оно подействует. «Русские цветочки вырастают сами собой». Они не из шелка и не на проволоке. Будем верить в русскую землю, — будем, г-жа молодежь. Земля эта добрая и благодарная. В нее именно стоит верить.
Приложение первое
К стр. 369.
«Не толкуют трем сразу законов о кровосмешении, двум сразу — рассказ о сотворении мира; а Колесницу толкуют лишь одному, и только в том случае, если он уже понимает по собственному разумению».
Это в самом деле что-то странное и жуткое. Иезекииль начинает книгу пророчества своего (глава I) и повторяет потом то же самое в X главе, где мы ясно чувствуем, — и это всего раз на протяжении Библии, — что перед нами открывается самое существо Божие...
Но как неожиданно и странно открывается: это оказывается не существо, не бытие, не предмет, не лицо, не «он», как вообще ожидалось бы о Боге; а — связь, соотношение, скорее действие, нежели предмет; и, словом, — Колесница... Именно, Колесница!!! Без Везомого, без Пастыря и Царя едущего...
«Безбожие», если не «лицо»... Но вот смотрите эти не связуемые и связанные «они»: ибо колесница уж во всяком случае — «они»...
И было: в тридцатый год, в четвертый месяц, в пятый день месяца, когда я находился среди переселенцев при реке Ховаре, отверзлись небеса — и я видел видения Божии.
В пятый день месяца (это был пятый год от пленения царя Иоакима), было слово Господне к Иезекиилю, сыну Вузия, священнику, в земле Халдейской, при реке Ховаре; и была на нем там рука Господня.
И я видел: и вот бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, -
а из средины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырех животных, — и таков был вид их: облик их был, как у человека;
и у каждого — четыре лица, и у каждого из них — четыре крыла;
а ноги их — ноги прямые, и ступни ног их — как ступня ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь (и крылья их легкие).
И руки человеческие были под крыльями их, на четырех сторонах их: