Юдаизм. Сахарна

Розанов Василий Васильевич

Для того, чтобы мир и люди могли быть созданы и чтобы Божество могло быть познано людьми, Оно должно было развиться само собою и принять разнообразные формы, которые взаимно дополняли бы одна другую. О том, как совершается это развитие Божества и через это развитие как создается мир, говорится в первой части «Зохер», носящей характерное название: «Книга скрытых тайн». Она начинается прямо с заявления, что вначале Божество было Эйн-Соф, т.е. беспредельное и бесконечное единство, в котором существовали в возможности все божественные формы. Эти формы, взаимно дополнявшие одна другую и поэтому находившиеся в равновесии, покоились тогда в пределах пространства, «отрицательно существовавшего» в «Старейшем Едином». Затем Божество, раскрываясь, принимало постепенно свои разнообразные формы, т.е. десять сфиро.

Таким образом, десять сфиро, которые в «Сефер-Ецира» суть первая декада чисел, понимаемых как субстанции вещей, здесь являются как формы Божества. Тут, однако, нет разницы, а два модуса выражения одной мысли. Первая сфиро, один, есть Руах-Элэхим — Дух Божий; вторая сфиро, два, есть слово; но «Слово есть Бог», поэтому и вторая сфиро есть только новая форма Божества. То же относится и к остальным восьми сфиро, которые все суть стороны Божества, и в таковом качестве они входят в «Зохер».

По этой книге, когда Божество восхотело явиться, то оно раскрыло сначала свои высшие и всеобъемлющие формы, первую сфиро: кесер или венец. «Он есть основа всего бытия», «таинственная премудрость, корона Всевышнего, венец венцов». Он называется

также «макропросопис», «великий порядок», который в Исходе обозначен Моисеем словом «АХИХ» = «Я есмь». Из этой первой сфиро выводятся девять остальных, и из них каждая оказывается или мужскою, или женскою, и это их разделение, по каббалистам, будто бы согласуется с Библией. Вот их слова, с их подчеркиваниями: «В первой книге Моисея, Бытие I, 26—27, говорится: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими и над птицами небесными, и над зверями, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». В этих словах (говорит Зохер) Моисеевой книги замечательно уже то, что Бог говорит о Себе самом во множественном числе³⁸ , а о человеке говорит: «и да владычествуют они». Затем Он создает человека по образу Своему как мужчину, так и женщину. И это говорится о создании одного Адама, так как о создании Евы из ребра Адамова говорится значительно позже, именно во второй главе, ст. 21-22. Все это становится лишь тогда понятным, если мы представим себе, что в Божестве заключены как мужские, так и женские свойства. Адам, созданный по образу Божию, есть существо столь же мужское, как и женское; это видно еще и из того, что Бог и о Себе, и о человеке говорит во множественном числе, потому что одно двойное мужеско-женское существо должно считаться за два лица. Согласно этому и десять сфиро суть мужские и женские стороны божественной сущности».

Ну, вот! Радуюсь, что в статье «В музеях Ватикана» я, еще не зная этой мысли Каббалы, высказал ее. Она вытекает прямо из творения Адама и Евы, и им (их разделению) предшествовавшего создания Адамо-Евы, рекомого (слитно) «Адам». Да и странно, невероятно, дико было бы, признавая в человеке все имеющим в себе источник в Божестве, только для одного пола (конечно — не физиологического, не анатомического, а мистически существующего), т.е. именно для центра сущности и красоты, не находить в Божестве источника, источающего, родника. Как разум наш и очи, и видение, и слышание — из Него, Света светов, из Первого и Всемирного Света; так и наш пол, т.е. то, что «я» есть «я», и что жена моя, «она», есть «она». Я говорю: невероятно, чтобы центр наш был позднее возникшею функциею, а из Бога были краевые очертания около этого источника. Но при этом, повторяем и настаиваем, пол не следует разуметь ни функционально, ни анатомически: ибо душа — одна, а органы суть ее модусы, и функции суть способы ее действия. Говоря о муже-женском, мы разумеем характер мужской и женский, неизъяснимое в мужчине и женщине, тайну их: ну, напр., отвагу в одном и нежность, негу в другом, но не это именно, или не это одно, а именно «10000 миров» свойств, что узором своим и покрывает речение: «мужчина», и другие «100000 миров» свойств (вещей?), которые покрывают слово: «женщина». Кстати, есть нежные мужчины, и есть мужественные женщины. Т. е. и посейчас в каждом из нас только «7000» миров свойств (частиц?) мужчины, а «3000 миров» женщины; и обратно; или: женщины только «36», «360» миров, — и тогда мужчина груб, мужлан, неотесан, чрезвычайно беден. Нельзя не поразиться чрезвычайной ролью в истории мужчин ясно женственного сложения («6000 миров мужских и 4000 миров женских» в индивидууме), как Александр Македонский (нимало не «мужлан»), кажется — Цезарь, наверно — Сулла; наверно — Рафаэль; едва ли не таковыми были, судя по характеру, Будда и Магомет; в нашей литературе — Карамзин, Жуковский, Герцен, Ал. Толстой, Достоевский, Добролюбов. Мы бросаем примеры, какие попались, пригоршней, не придумывая, не ища; беря, что лежит под рукой. Читатель, поискав, найдет множество других примеров.

Еще скажу тайну: в природе человеческой скрыт как бы подлог, и на этой подложности человеческого существа основывается влечение полов, страсть, любовь. Именно: душа каждого человека имеет не тот пол, как его тело; а тело имеет другой пол, нежели душа. Посему каждому человеку не нужно его тело, он — бросает его, старается от него отвязаться (отдает женщине при соединении); а ищет другого тела, т.е. его душа ищет своего тела, родни себе, свою собственность в теле другого пола. Эти-то поиски мы и называем или наблюдаем как «любовь», а момент нахождения именуем страстью, сладостью, радостью. Доказательство этого — случаи кастрации и так называемый партеногенезис. Пчелы и другие насекомые, сверх оплодотворенных, кладут и не оплодотворенные яички; из них, т.е. чисто девственных яичек, без участия мужского семени, выходят особи мужские (трутни и проч.). Закон этот, т.е. что рожденное девою бывает мужского рода, наблюдается во всей природе, и следовательно, мы можем думать, что и в тех родах существ, которые не имеют деворождения, если б оно было — рождались бы без оплодотворения мужские особи. Доселе — факт. Но ведь нельзя же усомниться, что семя, так сказать, ссачивается из всего организма, из «10000 миров» его, что оно есть «свет от света»: и вот от девы этот внутренний свет течет как мужской, т.е. что в тайне и глубине своей дева есть мужчина и только кажется нам девою, по обманчивым наружным признакам. Обратно — семя мужское значит имеет женскую консистенцию: потому что соединение мужского с мужским не имело бы производительной силы. Теперь, если девственное отделение и, следовательно, ее душа суть мужского рода, ясно, что она имеет вечную тоску по мужскому телу, своему телу, родному, и тяготится, хочет сбросить на нее надетое, чуждое, ей почти враждебное или для нее равнодушное собственное тело. Возникает — любовь. В ней мы наблюдаем поразительное явление, что мужчина, никогда еще не знавший, ни духовно, ни физически, близко женщины — относится как к страшно дорогому к ней, чуток, внимателен, прислушивается, приглядывается: точно нашел в ней родину (ребро «Адама») свою, какое-то свое первоздание, первоустроение! И все в этом незнакомом существе видит и почитает такие черточки мелкие, каких в мужчине же никогда не заметит! И говорят: «влюбился», а не «любит», т.е. как бы «вошел», «вселился». Это — родная душа (напр., женская, в кажущемся мужчине) вошла в родину своего древнего тела, в то же время мужской душе (жены) отдав свое мужское тело. На весь этот цикл мыслей навел нас партеногенезис; но сюда же приводят и случаи хирургического (у больных) скопчества. Последствия операции поразительны, у мужчин и у женщин: вдруг у женщины начинает расти борода, голос делается груб, все манеры становятся мужскими, появляются мужские вкусы. Напротив, у мужчины sine genitalibus выпадает борода, теряются мужские октавы, он становится женообразен, толст, жирообразен. Мы должны тут объяснить, что отнятые genitalia, пока были — отклоняли тело в сторону обратную душе, а с их исчезновением — тело и стало выпрямляться по росту души, по линии души, ее закону: на мужчине — в женское тело, на женщине — в мужское тело. Теперь (после операции) и тело имеет ту же консистенцию, как яйцо; душа, тело, яйцо суть слитно, сплошно одного мужского рода, и полового возбуждения нет, насколько, впрочем, из «100000 миров» не затеряны еще частицы противоположного пола в кровяных шариках, в костном мозгу, в мозгу головном. Увы, «мужчина» и «женщина» собственно вьются в каждой нашей жиле; человек — из веревок, но дело в том, что

самая-то веревка из двух прядей льна, и посему в каждую же частицу человека³⁹ входят две пряди, обе неустранимые, неискоренимые; очевидно, «из того света» пришедшие и которые пойдут «в тот свет». Да и сейчас уже в нас именно эта двуверевчатость нашего существа, это наше сплетение, есть «тот свет», а не «сей». Этому отвечает замечательная перекрещенность нашего существа: левым глазом заведует правое полушарие головного мозга, правым — левое; глаза — не равномерно видят; уверен, что который-то глаз имеет мужскую консистенцию, другой — женоподобен, женствен. Правая нога, в движениях и чувствах, управляется левыми корешками спинного мозга, и обратно. Везде — подлог; ибо — сплетение; в сущности — гармония; в основании — любовь (пол).

Это «крест-накрест» (организации) нам следует предположить и в творении человека; т.е. что свойство Божие, лики Божии, бросили отражение на землю «крестообразно». Отсюда-то и восклицание Адама: «Вот она — кость от костей моих, плоть от моей плоти: посему наречется мне женою»; почти как: «Вот — я! мое! украденное! подложный вексель, где кто-то другой выставил свою подпись, когда писал его и поручился и выставил сумму я». Размен векселей — брак. Бывает, что, запамятовав, бабушка спрячет свои очки во франтовской футляр внука, а внук золотые свои очки в старый футляр бабушки. И оба ищут своего, чтобы разменяться футлярами и очками. Бедное лежит в богатой оболочке, богатое — в бедной; и у каждого в кармане не свое. Вот отношение и связь полов, противоположность и гармония. Без этого развалился бы мир, как инертный, бесстрастный.

XVIII

Докончим о рассматриваемой книге, которая так отвечает нашим предположениям:

Вторая сфиро — хохмо, премудрость — есть мужская активная сила, исходящая подобно свету от кесер («венца»). Это есть отец; тогда как третья сфиро — бино, понимание — есть мать. Кесер, хохмо и бино, соединенные вместе, образуют высшее триединство, по образу которого создан человек мужчиной и женщиной, так что мужчина и женщина, по Каббале, совершенно равны по своему происхождению. Через соединение отца и матери возникает затем четвертая сфиро, хэсэд, т.е. сострадание или любовь. Из этой мужской силы возникает пятая сфиро: гвура или крепость, называемая также пахад, т.е. страх, которая есть женская пассивная сила. Из последних двух происходит шестая сфиро: тиферес, т.е. красота или благость, связывающая вместе обе предшествующие. Она называется также микропросопис, «малый порядок», и замыкает собою второе триединство. Эти шесть первых сфиро образуют вместе мелех, т.е. царя; вместе с этим развитием завершается творение мира. Именно Бог создал мир в шесть дней, и, действительно закон Моисея начинается словом БРАШЮТ, «берэйшис», означающим «вначале». Но это слово, собственно говоря, предположительно надо читать: БРА ШЮТ, бора шис, т.е. «Он создал шесть». Отсюда мы видим, что развитие шести первых сфиро равнозначуще с творением мира в шесть дней.

Четыре следующие сфиро возникают тем же порядком, как и первые. Седьмая есть мужская сила нецах, т.е. стойкость или победа, а восьмая пассивная женская сила, гхойд, т.е. величина. Из этих двух происходит иесойд или основание. Наконец, из этой последней возникает десятая сфиро малхус, царство, называемая также царицею. Поставленные в порядке их связности и происхождения, эти десять сфиро представляют собою так называемое каббалистическое дерево, где жирным шрифтом напечатанные имена суть имена Божии. Вот она:

Навсегда останется непроницаемою тайною, как же субъективно, в мировых странствованиях души, отражается рождающий ее акт, называемый нами столь кратко (и всегда небрежно)? Как отражается на этой душе повторяющийся (после зачатия) этот акт, который, по крайней мере, в материнской его стороне не может зародившеюся душою не ощущаться? Одно можно сказать, что он отражается в душе этой необыкновенным волнением, сотрясением: но таким, где она как бы обнимается волнами бытия, ее могущественнейшими и от нее независимыми; волнами бытия космическими и для нее, этой души, непонятными. Не можем обойти здесь вниманием частое упоминание Библии: «кровь — душа животного», «ее — не ешь». Хорошо. В акте, о котором говорим мы, который так редок у животных до человека, и у всех их не повторяется в беременности, — в этом акте кровь (=«душа») с величайшей энергией не просто притекает, а прихлынивает волной, к утробе, несущей младенца, — и как это на нем отражается?? Если кровь = душа, то ясно, что и отражается «потоками духа», «стремнинами духа», как бы из-за завесы видимыми. Каждая кровинка (кровяной шарик) мерцает «крылышком»; для нас там — «артерия», для него (младенца) — «сказка, поэзия, история», которой отрывки только потом он помнит. Заметим: все первобытные эпохи — тверды, но уж как-то очень не гениальны. Все — Фабии, целая вереница Фабиев, день, род. Нет — индивидуума, лица, великого лица, святыни истории. Умеренность и спокойствие животных едва ли не присуще бывает этим gentibus. Под конец истории «нравы, конечно, распущеннее» (Иловайский). Мера животного сменяется порывами человека. И десять месяцев покоя женщины сменяются радостями, волнениями, притоками нежности и ласк, глубокими слушаемыми словами и их заканчивающими объятиями. Словом, простенькая сказка о «белом бычке», для Фабия V века до Р. X., носимого в чреве матери, — сменяется обширной и узорчатой поэмой, как эпопея «Войны и мира» или «Анны Карениной», для сыновей Корнелии — Кая и Тиберия (Гракхов). Уже до рождения они выслушали другую музыку. Корнелия, умная гречанка (по образованию), так же нежно и робко любимая мужем, как Гончарова была любима Пушкиным, — конечно, проводила дни в замужестве не однообразно, как древняя патрицианка-работница, и не как современные нам вегетарианцы. Тайн алькова никто не знает. Но несомненно, чем далее идет история, тем они далее отходят от modus-а animalium «простоты и ясности» коров. И «личность» — пробуждается. Личность — в смысле обладания большим количеством врожденных, «вдохновенных» идей. Большие «потоки духа», стремнины духовности созерцаются еще до рождения человеком; или, как Моисей это перелагает: большие потоки «крови», приливы крови объемлют изумленное, встревоженное, но и сладко томимое существо готового родиться. «Фабии» и «Фабии», все только «Фабии», одни «Фабии» — разлагаются в узор Гракхов, Сципионов, Катонов, Цезарей. История быстро горит и быстро движется. Пока — не разрывается все, «идет прахом», но уже на земле лежат, на землю принесены, «сведены» все домирные идеи, которые никогда не умрут, а вечно будут странствовать на земле.

Отсюда слова: «материнское», «отчее» имеют значение не только моральное, что вот: «матери и отца надо слушаться», но — метафизическое и религиозное; что их надо «чтить», и не как-нибудь, а религиозно. Все можно отдать, и все можно продать, и от всего отступиться: но не от родителей; как и равно, если родители отступают от детей, это как бы судьба от них отступается, и они вдруг остаются без Провидения, без Бога. Отсюда всемирный страх перед самым словом, мыслью: «его собственная мать прокляла». Или, как говорил («выкрикивал») один странничек несчастненький («дурачок») на деревне, когда его спрашивали: «Отчего ты такой?» — «Меня матушка родная прокляла». Это — страшное явление, метафизически страшное (оттого закон, заставлявший — конечно, заставлявший! — многих детей проклинать своих родителей, именно закон о так называемом «внебрачном рождении», так религиозно страшен — «грех из грехов»).