Юдифь и олигофрен
Шрифт:
— Хочешь кофе? — предложил я, вспомнив, что взял с собой для лучшего контакта маленький термос.
— Нет, — ответил узник, — мне не нужны стимуляторы.
— Ты теперь питаешься чистой космической энергией?
— Дурак! Я ангел смерти!
— Ну, ты даешь! — иронично сказал я. — Знаешь парня с детства, а он оказывается ангел.
— Ты не понимаешь, — терпеливо произнес Кривой, как учитель говорит с безнадежным учеником, — ангел — это посланец, который может принять любую форму. Не признаешь без крыльев? А про ослицу Валаама читал?
— Подожди, она же увидела ангела.
—
— Не скажи, — возразил я, — в иные времена звери были людьми.
— Хватит чушь молоть, — внезапно озлобился он. — Нужно было предупредить Валаама, поэтому послали ангела, который принял вид ослицы.
— Они же бестелесны.
— А ты безмозглый! У ангелов огненная природа, они могут принять любой облик или войти в тело человека, поскольку создание искусственной плоти требует больших энергетических затрат.
— Ты хочешь сказать, что можно быть одержимым ангелом?
— А почему нет?
— Какая тогда разница между ангелом и бесом?
— Дай зажигалку, — неожиданно потребовал Кривой, — я тебе покажу. — Он открутил регулятор до максимума и подставил ладонь под высокий язычок нахального пламени.
— Перестань! — крикнул я, почуяв, что в ноздри врывается запах жженого мяса.
— Теперь понятно? — спросил он. — Я изменился настолько, что смог вместить высшее существо.
— Но почему ты связан со смертью? — поморщился я.
— Я не выбирал, а, кроме того, у ангелов может быть только одна функция. Я окончательно убедился в своем предназначении, когда один за другим начали умирать люди, связанные с моим процессом.
— Как это начали умирать? — удивился я.
— Ты не знал? — усмехнулся Кривой. — Тогда слушай: первым разбился прокурор, его машина не вписалась в поворот. Представляешь, вылетел в пропасть, завис в воздухе и начал кувыркаться. А сердце само останавливается от страха, и уже не больно, и не страшно, разве что в первый момент. Потом удар, и все. За ним якобы от инфаркта умер судья. За ужином закатил глаза, захрипел и упал головой в тарелку с творожными блинчиками. Пока жена прибежала с кухни, он уже дух испустил. Затем зверски убили адвоката.
— Он же тебя защищал.
— Значит, плохо старался, поэтому его так отдубасили резиновой дубиной, что не осталось живого места. Помер прямо в своей спальне. Даже секретаршу суда задушили в парке, а платье ее забрызгали спермой.
— Ну, ты скотина, — возмутился я, — одно слово — сатанист.
— Иисуса тоже называли сатанистом.
— Он, по крайней мере, не убивал.
— Нет, конечно, — устало согласился Кривой, — просто уничтожил целый мир, примерно 600 миллионов человек, но лично не убивал.
— Подожди, — удивился я, — ты же все это время находился в камере. Откуда ты знаешь подробности?
— Неужели ты думаешь, — усмехнулся он, — что стены могут защитить от ангела смерти? — Кривой встал и, приблизив лицо к решетке, заглянул мне прямо в глаза, отчего стало неуютно и даже страшно.
— Ладно, мне пора, — сказал я и, немного поколебавшись, протянул ему руку. Ладонь убийцы была необычно горячей.
На улице
В маленьком здании вокзала было душно и грязно, на полу валялась шелуха от семечек. Впрочем, мне повезло, ибо проходящая раз в два часа электричка должна была подойти через 20 минут. В расположенном на перроне туалете стояла традиционная вонь. Моча плохо стекала по выдолбленному в каменном полу желобу, а большие навозные мухи хищно кружили над кучкой свежего, еще дымящегося дерьма, расположенного сверху уже засохших, может быть, даже окаменевших фекалий.
В конце перрона примостился маленький деревянный ларек, где толстая, истекающая потом и одуревшая от жары продавщица смирилась с судьбой вечной мученицы и даже не пыталась продавать отвратительную теплую фруктовую воду, галеты и засохшие сладости. Она казалась застывшим идолом, иногда взмахивая руками, чтобы вытереть пот, текущий по неподвижному лицу, или отогнать мух, ползавших по ромовым бабкам и звездочкам, которые я обожал обкусывать в детстве по кругу, медленно приближаясь к вожделенному центру с пятнышком яблочного повидла.
Огромная страна была так безнадежно загажена, что даже на этой маленькой, расположенной в предгорье станции неизбежно пахло мочой, гарью и потом. В короткой тени возле деревьев расположилась группа цыган. Их грязные, оборванные дети ползали прямо в пыли. Молодая очень тонкая цыганка, одетая в длинную цветастую юбку, поднялась с земли и попросила закурить.
— Смотри, что русские делают, — сказала она, показав старую помятую фотографию, где был изображен коллективный секс.
Я молча пожал плечами и дал ей сигарету.
— За то, что ты не жадный, я тебе погадаю, — предложила цыганка.
— Не стоит, — сказал я и намеревался пройти мимо, но она схватила мою руку и поднесла к своему напряженному выразительному лицу.
— Ну что там? — нетерпеливо спросил я.
— Я вижу любовь и смерть, — задумчиво сказала девушка, — но не знаю, что сильнее.
— Ладно, — произнес я, заметив, что подошла электричка и, дав ей деньги, вошел в вагон.
Примостившись на теневой стороне, я быстро заснул, несмотря на сильную тряску. Мне снилось, что я не вошел, а наоборот вышел из поезда на той же станции. Настроение было бодрое, даже игривое, поэтому неудержимо тянуло на приключения. Я ринулся к цыганке, которая теперь казалась почти привлекательной:
— Эй, красотка, давай погадаю!
— Ты что больной? — удивилась она. — Я же сама гадаю.
— Правильно, — согласился я, — но я про тебя такое знаю, что удивиться можно.
— Тогда скажи, — попросила девушка.
— Поцелуй, тогда скажу.
— Не могу, — печально сказала цыганка, — меня муж зарежет.
— Как знаешь, — сказал я и направился к поезду.
— Эй, — позвала она, — пойдем в кусты. Может быть, никто не заметит.