Юдифь и олигофрен
Шрифт:
Трудно сказать, почему власти обрушились на малочисленную и совсем не влиятельную секту сатанистов, которую возглавил Кривой, вернувшийся в город после многолетнего отсутствия. Он проявил неплохие организаторские и дискуссионные способности, без особого труда соблазнив несколько десятков молодых людей экзотической мишурой обрядов, сексуальными оргиями и поверхностными парадоксами. Сатанисты существовали всего пять месяцев, пока не были обвинены в убийстве девушки, найденной с разрезанной грудью и вырванным сердцем. Жертва была известна как наркоманка и активная сатанистка.
Экспертиза
Власти, несомненно, приложили руку к обвинению. За два дня до вынесения приговора по телевидению показали передачу о религиозных сектах, где были леденящие душу кадры. Обнаженные сатанисты танцевали вокруг лежащего на столе тела, окруженного свечами. Магистр, чье лицо было покрыто капюшоном, огромным ножом вскрыл грудь жертвы и, засунув руку во внутренности, вырвал сердце. Он откусил от него кусок и передал последователям, которые рвали зубами красный кусок мяса.
Танцующие женщины изображали экстаз и, погрузив руки в открытую рану, мазали свои тела кровью. Сцена явно была взята из малоизвестного фильма. Тем не менее, общественное мнение было настолько шокировано, что местами возникали стихийные демонстрации. Кривой был приговорен к расстрелу, а два его ближайших помощника к длительным срокам заключения. Он избежал наказания за смерть Васи, но удивительным образом ответил за преступление, которое не совершал.
Реальный Кривой мало чем отличался от приснившегося — те же нечесаные падающие до плеч волосы и густая крестьянская борода, из-под которой скалистыми островками выглядывали части лица. Вылитый Распутин, вот только ростом не вышел, хотя широкоплеч и вероятно силен. Он сидел на единственном стуле в неестественной позе, искривив ногу каким-то особым способом. У стены стояла узкая металлическая кровать, другой мебели в камере не было.
Темные напряженные глаза смотрели на меня, как на пустое место. Я даже оглянулся, но увидел каменную стену, наспех покрытую неряшливой белой известкой. Я почувствовал ноющую боль внизу живота, где стыд нашел свое материальное воплощение. Нелепое детское желание сплетничать могло послужить последней каплей, из-за которой Кривой убил человека, что решительно изменило его жизнь и, в конце концов, привело в эту камеру. С другой стороны, мне не было еще тринадцати лет, и я не мог предвидеть последствия невинного с виду поступка.
— Это чисто славянская привычка — брать на себя все грехи мира, — сказал второй.
— Может быть, еврейская? — спросил я.
Узник неожиданно поднялся, опять же удивив ненормальностью столь стремительных движений,
— Привет, Кривой, — поздоровался я, когда он подошел так близко, что я ощутил запах давно немытого тела.
— Это ты? — спросил он после упорного разглядывания.
— Не узнал? — улыбнулся я, хотя было немного не по себе от его неподвижных, почти звериных глаз.
— Зачем пришел? — спросил Кривой, сжав решетку толстыми короткими пальцами.
— Кончай хамить, — сказал я дружеским тоном, — давай поговорим по-людски.
— А я уже не человек.
— В каком смысле?
— Смотри, — сказал он и, повернувшись, уставился на алюминиевую миску, стоящую на полу возле кровати. Вскоре она задрожала, сдвинулась рывком с места и скрылась под кроватью.
— Ловко! — похвалил я.
— Кто тебя послал? — спросил Кривой и повернулся ко мне спиной. Миска выехала из-под кровати и покатилась к его ногам. Дребезжащая в ней ложка поднялась на полметра и, повисев немного в воздухе, упала со звоном вниз.
— Впечатляюще! Может, ты мысли читать умеешь?
— Ладно, — усмехнулся он, — я и так знаю, кто тебя послал. Ты еще хуже, чем они о тебе думают.
— Будь осторожен, — предупредил второй, — этот человек очень опасен.
Кривой встрепенулся и внимательно посмотрел в мои глаза, словно почуял нечто неладное. Он взял стул и сел возле решетки. Этот лишенный всего человек имел только одно преимущество: он мог сидеть, а я должен был стоять, чувствуя некоторую тяжесть в ногах. Тем не менее, я обратил внимание на столь ничтожное обстоятельство. Скорее всего, подсознательное чувство вины заставило меня написать статью, ибо для меня было важным, что именно Кривой сидит на скамье подсудимых.
— Я видел твою статью, — небрежным голосом сказал он, словно прочитав мои мысли. — Неплохая стилистика.
— Ах ты, гад! — возмутился я. — Почему ты загрыз заключенного?
— Ты думаешь легко перестать быть человеком? — спросил он, оскалив из-под бороды неровные зубы. — Нужно отказаться от самого дорогого. Многие готовы отвергнуть вещи, которые имеют значение для других людей, а не для них. Легко отказаться от карьеры, квартиры, одежды и даже вредных привычек. Сложнее бросить близких людей, но самое трудное — уйти от самого себя. Ты не поверишь, но для меня самым ценным была человеческая жизнь.
— Но почему так дико? — спросил я и осекся, сообразив, что чем хуже, тем лучше.
Я почувствовал к маньяку странную симпатию, которая удивительным образом находила отклик в глубинах моей души. Правильно говорят: понять — значит простить. Может быть, на меня произвело впечатление, что он больше всего ценил человеческую жизнь. Слишком тяжелая ноша для подростка — защищать с оружием в руках семейную честь. Кривой просто рехнулся после вынесения смертного приговора за несовершенное убийство. Он был неплохим парнем, которого изуродовали обстоятельства.