Юлия
Шрифт:
— Ой, заметила я, заметила!
— Рубашки стал менять чуть ли не каждый день. Сам просит. Раньше-то силой снимала с него.
— Ой, Юлия, ой, родимая! Брат он мне. Беда может нагрянуть.
— Какая беда? Книги стал читать, а ты говоришь…
— Не слепая же я! Не глухая.
— Да он раньше телевизор не включал. Когда еще свекор был жив, земля ему пухом, придут с работы, посидят в темноте — даже свет не зажигали — и все думают о чем-то своем, а потом сразу спать.
— Вот-вот. Сама говоришь, что он изменился. У тебя
— Да ведь она нам как дочь! Что же ему не пойти с ней куда-нибудь?
— Люди-то видят их вместе!
— А почему Раду должен прятаться?
— Люди-то, знаешь, что говорят?
— Что? Что понравится она ему?
— Наконец-то дошло!
— Дура ты! Мелешь чепуху! Да ты знаешь, как я воевала-то с ним?! Как хотела, чтобы хоть кого-нибудь в дом взяли!
— Позор может выйти! Во всем нашем роду такого не бывало. Никогда! Знаешь, как сейчас некоторые, прости меня господи!
— Уж я-то знаю своего Раду. Из своего дома он никогда никуда не уедет. Никуда!
С улицы послышался треск мотоцикла.
— Вот и он! Раду… — сконфуженно, но с достоинством сказала Тасия.
Вера среди взрослых и школьников, около гор фруктов, овощей и винограда. Бригада сортирует, упаковывает и перевозит урожай. Все заняты делом и одновременно шутят, смеются и поют. И Вера, истинная горожанка, впервые в жизни видит красоту плодоносящей земли, ее щедрость.
Раду руководит работой, появляясь и исчезая снова, иногда он ищет взглядом Веру, а Вера его…
Полянка неподалеку от дома. Вечер. Слышен флуер пастуха. Вера сидит па траве. По дорожке идет Раду. Заметив ее, замедляет шаг, подходит.
— Ужин на столе. Сегодня я готовила, — Вера старается говорить непринужденно.
— Что же ты приготовила? Картошку в мундире и селедку? — в тон ей спрашивает Раду.
— Да…
— Уф! Заморишь ты меня. Опять голодным лягу, — продолжал Раду шутливо.
— Мне очень жаль. Вы никак не привыкнете.
— А где Юлия?
— Она задерживается в больнице, там тяжелые роды.
— А ты почему не идешь домой?
Вера молча смотрела на него. Ей так много хотелось ему сегодня сказать!
Молчание затягивалось, надо было прервать его.
— Вы с ноля? — спросила она первое, что пришло в голову.
— А потом заходил на кладбище. — Раду был рад продолжить разговор.
Вера с удивлением смотрела на него.
— Был у отца. Потом расскажу, — с трудом ответил он па ее немой вопрос.
Они шли к дому.
— Ты сегодня грустная, — заметил Раду.
— Я так хотела поговорить с вами! — неожиданно для себя сказала Вера. — Прошел почти год, а вы… вы ничего не знаете про меня.
— Юлия рассказывала.
— Вы с Юлией почти ничего обо мне не знаете. И никогда пн о чем не спрашиваете, — продолжала Вера. — У меня тоже была семья…
— Семья?!
— Да. Была…
— И хороший был парень?
— Это было сразу после школы. Тогда мне казалось,
— От ребенка?! Как это можно заставить? — воскликнул Раду.
— Сейчас многие так живут, — продолжала Вера. — И когда это случилось… Господи, меня опустошили, лишили души! Я ненавидела всех! Ненавидела за эту боль, за то, что чьи-то руки вырвали мое дитя.
Раду взял ее за руку, посмотрел в глаза. Он никогда не видел Веру такой взволнованной.
— Не надо бы людям так мучить друг друга.
— Потом был Новый год… Самое любимое мое время. Раньше мне казалось, что Новый год все может изменить и всех сделать счастливыми. Я ходила по улицам и, словно в первый раз, видела заснеженные деревья в синих сумерках. Над головой качались желтые пятна фонарей. Летели снежинки, словно мотыльки. И в душе рождалось ощущение счастья, такое, какое бывает только под Новый год. Это был мой самый любимый праздник…
— Я его тоже люблю.
— А в тот раз я так ждала его, так надеялась. Но ожидания не оправдались. Так я попала в ваши места, — улыбнулась она странной улыбкой. — Я разболталась, да?
— Такое у каждого бывает. Нет-нет да подступит аж к самому горлу! Тут надо кому-то все рассказать…
Некоторое время они шли молча.
— Вечер сегодня какой-то необычный, — нарушила молчание Вера. — А вам, наверное, неприятна моя исповедь, ведь у вас…
— Ничего… Живем же! — оборвал он ее тихо, но твердо.
Нетерпеливым движением Юлия открыла калитку. По ее частому дыханию видно, как она спешила вернуться в дом, в семью. На ее лице все же блуждала улыбка, хотя она уже успела окинуть беспокойным взглядом погруженный в темноту дом. Подошла к двери веранды, постояла. Улыбка постепенно сходит с лица. Юлия очень встревожена. Она молча заходит в одну комнату, в другую, везде включая и выключая свет.
Дом Юлии и Раду на холме был похож на корабль, подающий сигналы бедствия.
С поляны виден этот мигающий свет, но ни Раду, ни Вера не замечают его.
— Я сказал: «Отец, ее зовут Верой!..» — говорит Раду взволнованно.
— Верой?! — испуганно переспросила Вера.
— Давно у него не был… дела. Но я пришел, чтобы сказать это. Он поймет. Я все вспомнил. И Витору, за которой ухаживал, и как на Юлин женился. Я был молод… Но годы идут! Вот я и сказал ему, чтобы он не осуждал меня. Я ему честно сказал: «Ее зовут Верой!».
— Раду, — тихо и ласково произнесла Вера.
— Я простой крестьянин… Раду. Из рода Вечная страна — Царэлунгэ. У меня корявые руки.