Юлька в стране Витасофии (сборник)
Шрифт:
— Можешь идти! И не забудь про девчонок. Сделай так, как я приказал.
Мальтус не должен волноваться и что-либо знать.
Юлька вставила затычку на место.
— Медальон — в Бедламе, у кого-то из ученых, — шепнула она Богдану. — Нужно опередить Штефана: он завтра туда поедет.
— Я провожу тебя до потайного выхода из замка, — понимающе кивнул Богдан.
Шли долго: подземный ход выводил далеко за стены замка, заканчиваясь люком в старых развалинах. Как отметила Юлька, тайный лаз был сделан добросовестно: система вентиляции позволяла дышать нормальным
— Удачи! — пожелал Богдан, помогая Юльке вылезать наружу. — Береги себя!
— Спасибо за помощь! — не удержавшись, Юлька чмокнула растерявшегося Богдана в щечку. — Беги из Валахии: ты достоин лучшей доли.
— У меня больная мать, я не могу ее бросить! — грустно ответил Богдан.
Выбираясь из развалин, Юлька услышал, как заскрежетал, становясь на место, скрывавший подземный ход люк.
Определив север по Полярной звезде, Юлька направилась в сторону Бедлама. Она знала, что Богдан спешит сейчас к колодцу, чтобы, выбравшись из него, спрятать веревку, а утром намекнуть шеф-повару, что любопытная Маришка, скорее всего, попалась, лазая по замку, охране, и о ней лучше забыть.
Пройдя через неглубокий овраг, Юлька вышла в поле, на окраине которого стоял стог сена, — куда Юлька с удовольствием залезла на ночлег.
Проснулась она на рассвете. Лучи солнца вспыхивали на горизонте, обещая теплый, пригожий день. Юлька встала, потянулась руками к солнцу, посмотрела вокруг. Зеленый ковер поля искрился каплями росы. Щебетали, намечая утренние дела, птицы. Разворачивала свои ладони к солнцу листва.
Красота природы была настолько пронзительно-совершенной, что Юльке захотелось жить вечно, вопреки всем пространственно-временным категориям.
Бедлам — или больница святой Марии Вифлеемской — находился за рекой. Великолепное, внушительное здание было выстроено по образцу знаменитого Тюильрийского дворца; в нем на государственном содержании находилось шестьдесят душевнобольных. Дойдя до реки, Юлька перешла мост и вскоре стояла у ворот больницы. По ее просьбе сердитый привратник нехотя вызвал к воротам Сову, — как и обитатели замка, медицинский персонал Бедлама ночевал здесь же, в специально построенном доме.
Мгновенно разобравшись в ситуации, Сова уговорила привратника пропустить ее «сестру» в Бедлам, — и через несколько минут подруги сидели в комнате Совы, обсуждая, у кого мог находиться медальон.
— Нужен список больных, — поняв, что разговор заходит в тупик, решила Юлька. — Достанешь?
— Да. Я знаю, где он лежит, — кивнула Сова и вышла из комнаты.
— Вот, — вернувшись, Сова положила перед Юлькой регистрационную книгу Бедлама и сунула ей в руки пакет с одеждой медсестры. — Переоденься.
Накинув на себя белый халат и надев шапочку, Юлька занялась регистрационной книгой, читая вслух фамилии заинтересовавших ее больных: «Ричард Дадд[91], Винсент Ван Гог[92]».
— Это художники, — махнула рукой Сова. — Читай дальше.
— Ги де Мопассан[93],
— Писатели, — поморщилась Сова. — Дальше.
— Жан Жак Руссо[99], Огюст Конт[100], Фридрих Ницше[101]…
— Хватит, — остановила Юльку Сова. — Это — философы, медальон у кого-то из них. Остальные больные — люди обыкновенных профессий. Я пойду к Ницше, а ты займись Руссо и Контом.
Когда Юлька вошла в палату Жан-Жака Руссо, тот не обратил на нее внимания. Одетый в просторный, подпоясанный архалук, широкие шаровары и меховую шапку, Руссо нервно расхаживал по палате, что-то бормоча и напевая какие-то мелодии.
— Господин Руссо! — нерешительно произнесла Юлька.
Руссо повернул голову к Юльке и засиял улыбкой:
— Вы не находите, что моя одежда чрезвычайно гигиенична?
— Наверное, — осторожно ответила Юлька. — Извините за некорректный вопрос: у вас находится Медальон Времени?
Жан-Жак Руссо надулся, словно нашедший золотое зерно индюк.
— Я — создатель теории общественного договора, согласно которому верховная власть в государстве принадлежит народу, — высокомерно заявил Руссо. — Я ввел понятие референдума, обязательного мандата и отзыва депутатов избирателями. И мне, такому человеку, думать о каком-то медальоне?!
— Но, может быть, Штефан, — предложение Юлька не закончила, прерванная язвительным хохотом философа.
— Этот холуй сатрапа?! Я плюю ему в спину, когда он проходит мимо!
Внезапно Лицо Руссо исказилось. Блуждая глазами по сторонам, он подбежал к Юльке и вцепился ей в руку:
— Меня хотят отравить! Сделайте что-нибудь!
— Постараюсь! — освободившись от захвата рук душевнобольного, Юлька медленно вышла из палаты философа, чьи идеи подняли когда-то народ Франции на революцию 1789 года, превратив страну из монархии в республику. В памяти возникли строчки из стихотворения Анри-Огюста Барбье: «Смотрите: душевнобольной человек — лишь тень человека — томится годами под мрачными сводами в страшном Бедламе. Плачевное зрелище! Вот он бредет, низвергнутый в дикую тьму идиот…».
Когда Юлька вошла в палату основателя позитивизма и социологии Огюста Конта, тот, стоя на коленях перед пустым креслом, молился, непрерывно повторяя «моя единственная любовь — Клотильда» и изречения итальянских, латинских и испанских мыслителей.
— Здесь она сидела, когда посещала мое жилище — обращаясь к Юльке, скорбно произнес Конт.
— Примите мое сочувствие, — склонила голову Юлька.
Вздохнув, Конт поднялся с колен.
— Как все тленно! — грустно сказал философ. — Когда-то я пытался объединить умственный мир человечества на научной почве, исключив теологию и метафизику. А сейчас сам плыву по морю суеверия.