Юнда. Юдан
Шрифт:
Когда песня умолкла, и последние звуки растаяли в комнате, я вспомнил, как дышать.
После этой песни никто уже не смог ничего сказать Син`ешалю - Исотр`а сказал все за каждого из нас каждой нотой своей песни.
Молча, один за другим, мы выходили из медицинского отсека.
– Мой командир погиб, - Исотр`а снял плотно прилегающие к коже очки, чего не делал никогда ранее, и принялся вертеть в костлявых пальцах.
– Ты подчиняешься не ему, - напомнил Радецки, облизнув черные губы.
– Я знаю, - неохотно отозвался
– Но ты страдаешь?
– Радецки умышленно выбрал это слово, чтобы не было понятно, то ли это действительно то, что он имеет в виду, то ли просто недостаточно хорошо говорит на унисе.
– Я не страдаю, - отозвался Исотр`а.
– В нашем языке нет слова "страдание". Оно человеческое. Я сожалею. Мне будет его не хватать. Нас и так было мало.
– О да, - с непередаваемой интонацией протянул сатен.
– Вас все меньше и меньше.
Он поднялся с кресла, придерживая больную руку, и медленно прошелся по маленькой каюте Исотр`ы, по одному ему понятным точкам, от чего простое движение походило на танец.
– Тиферет конец, - сообщил сатен, закончив сложную фигуру из собственных шагов.
– Ты это знаешь, я это знаю, Альма это знала бы, если бы была жива. Жаль, что ее нет. Если бы ты подорвал шаттл, это было бы гуманнее. Но ты так хочешь жить, правда, Исотр`а?
Анжер попытался неприязненно улыбнуться, копируя улыбку Радецки, но у него не получилось.
– Даже сейчас ты играешь, - продолжил сатен.
– Пытаешься воздействовать на меня? Я не человек, на меня не действуют, как на твою драгоценную Альму, твои нелепые попытки нарисовать на лице улыбочку или что-то подобное. Станции конец. Я предпочел бы жить. Выслушаю твои предложения.
– Ты слишком все усложняешь, маар Радецки, - заметил Исотр`а, снова надевая очки.
– Маар, - вкусно протянул сатен.
– Нет, для того, чтобы называть тебя "маар", я недостаточно тебя ненавижу.
Исотр`а безразлично уставился в круг иллюминатора за плечом сатена.
– Напомни мне, как звучит наш приказ?
– мягко попросил Радецки после длинной паузы, когда понял, что Исотр`а не скажет ни слова.
– "Не допустить распространения информации о наличие на Юдане потенциально опасных форм жизни любой ценой. Все, подозревающие о наличие на Юдане какой бы то ни было жизни, подлежат немедленному уничтожению. Допустимы массовые убийства при наличие весомых доказательств, отсутствия следов и убедительно сфальсифицированной версии происходящего", - Исотр`а замолчал. По его скучному голосу невозможно было понять, какие именно эмоции вызывает у него приказ, который он выполнял уже много лет.
– А ведь тебе больно за них...
– удивленно протянул Радецки, помолчал немного, то и дело облизывая губы раздвоенным языком, а потом холодно и неприятно заметил: - Мне тоже было страшно, когда умирала моя команда. Больно и страшно. Но я ничего не мог сделать, потому что мой приказ был важнее.
– Если бы твой приказ был важнее, - в голосе Исотр`ы что-то звякнуло, как звякает, лопаясь, струна, - ты бы взорвал Ар-на-Лафар изнутри и не потащил эту дрянь с собой.
– Сделай что-нибудь с Тиферет, -
– Я тебя вытащу, маар, - пообещал анжер и добавил, вспомнив, как мучительно страшно кричала, умирая, Альма.
– Это слишком страшно - когда умирают свои.
Радецки дернул головой, беззащитно сведя лопатки, и сенсорная дверь мягко сомкнулась за его спиной.
Я хотел пойти к себе и отдышаться, но отдышаться не получилось, потому что в каюту следом за мной протиснулся Эктор.
– Ты можешь мне ничего не рассказывать, - прямо с порога проговорил Эктор, поднимая руки ладонями кверху, как будто сдаваясь.
– Но я решил, что тебе вредно оставаться одному и писать письма своей виртуальной девушке.
– Она не виртуальная, - слабо огрызнулся я, с ногами забираясь на кровать.
Мне было по-настоящему плохо и страшно, так, как не было никогда до этого. Измученная нервная система слабо трепыхалась, и то и дело хотелось прилечь, закрыть глаза и попытаться представить, что все, случившееся сегодня - просто дурной сон. Но закрывать глаза тоже было страшно - я боялся, что на внутренней стороне век слишком хорошо отпечаталось искаженное криком лицо Альмы или белые бездвижные глаза Син`ешаля.
– Хочешь выпить?
– предложил Эктор, сунув мне в руки жестяную банку.
– Это Муха бодяжит. Отрава страшная, но помогает, говорят.
Я не хотел напиваться, и не хотел разговаривать с Эктором, но когда я вообще делаю то, что хочу?
– Про что тебе рассказать? Или просто помолчать? Хочешь, обниму?
Я покосился на Эктора и спросил вовсе не то, что спросить собирался:
– Исотр`а сказал, что умирая анжер слышит эту их песню во второй раз, один. Он же уже мертв, он не может ничего слышать, - я замолчал и принялся жевать губу, чтобы позорно не разреветься.
– Анжеры верят, что они не могут по-настоящему умереть, пока не услышат песню, - отозвался Эктор.
– Этой песней они отпускают своих умерших.
– А почему один?
– поинтересовался я, пытаясь успокоиться.
– Нас же там была толпа.
– Он имел в виду, что не с другими анжерами, - отмахнулся напарник и, поймав мой недоуменный взгляд, поинтересовался: - Ты что, правда не знаешь?
– Не знаю про что?
– Про колонизацию по-анжерски.
Я покачал головой. Мне было все равно сейчас, про что слушать. Колонизация по-анжерски так колонизация по-анжерски.
– Смотри, - Эктор подсел ко мне на кровать, отобрал у меня банку с Мухиным напитком, открыл и снова сунул мне в руки.
– Анжеры колонизируют планету так: они строят инкубатор, а в инкубатор складывают свои яйца. Да не те, которые между ног, а те, которые они откладывают. У них же женщин-то нет, вот и приходится выкручиваться. А яиц в инкубаторе под пятьдесят-сто штук. Вместе со всей этой байдой они строят самостоятельную систему по производству оборудования. Я сам не видел, но, говорят, крутейшее зрелище: здоровая такая вышка, и она производит саморазрастающиеся эти блоки, из которых у анжеров дома.