Юнда. Юдан
Шрифт:
Тончайшие нити этого искусственного интеллекта плотно охватывали собой ее мозг, контролировали чувства, эмоции, реакции, подстраивали ее под себя, как подстраивают тончайшие приборы, добиваясь идеальной отдачи.
С ней было легко. Легко как с машиной, чуткой, ответственной, идеально подогнанной.
С ней было сложно. Сложно как с существом, искалеченным изнутри до неузнаваемости, до какого-то подобия чего-то живого.
С ней было интересно. Безумно, фантастически интересно, как с андроидом на самообучающейся программе. Только ни одна программа андроидов не
Она была идеальной машиной, и это делало ее идеальной женщиной.
Ничего столь же прекрасного Радецки еще не встречал.
Он потянулся осторожно и цепко, тронул нити, влился в движение нейронов в ее мозгу, вклинился в ее мысли и сны. Начал дышать ее органами дыхания, слушать - ее органами слуха, чувствовать ее кожей.
Это было полнее и сложнее, чем любое другое взаимодействие: горячее и оглушительнее, чем секс, головокружительнее, чем падение в бездну, нежнее, чем поцелуй и страшнее, чем космическая война.
Это было слиянием в самом полном, самом чудовищном, самом прекрасном понимании этого слова. И рядом с ним такие слова как "любовь" теряли свой смысл.
Все теряло свой смысл.
"Здравствуй, Тиферет, - сказал Радецки губами Тахико, мыслями Тахико, длинной строкой символов, которым Тахико разговаривала со станцией.
– Извини, но я беру управление на себя".
Тиферет дернулась под его пальцами, как живая, завыла гулом в ушах. Радецки молчал, перебирая как струны эмоции Тахико и лениво перепутывая ее мысли и чувства. Считать ее сейчас, всю, целиком - было бы проще простого, но нужно было заниматься делом, переждать панику станции, бессмысленную борьбу и агрессию, поддеть крючком, отстранив, и вывести махину орбитальной станции с орбиты, чтобы бросит вниз, в желто-красные пески Юдана.
Тиферет дергалась еще несколько минут, билась, царапалась, дралась изо всех сил, но их было недостаточно. Радецки был неплохим симбионтом, Тахико была идеальной машиной. У орбитальной станции Тиферет не было шансов.
"Управление твое", - сдалась станция.
"Мое", - специально для нее громко "подумал" Радецки.
И тронул пальцами нервные узлы внутри Тахико, почувствовал, как заскользили внутри ее микросхем данные рассчитанного Исотр`ой курса. Он не знал, как сажают на планету не предназначенные для этого орбитальные станции, но он знал, как заставить одно существо следовать курсу, созданному другим существом. Именно это он и делал.
Радецки подал импульс, дергая за чуткие рычаги внутри Тахико, чтобы уже она дергала за другие, злые и неровные рычаги внутри искусственного мозга Тиферет, и в двигатели выстрелил первый тормозной импульс, толкнув сатена искристой отдачей. Круговая орбита станции, под воздействием импульса, изменилась на слабоэллиптическую.
– Насколько это долго?
– спросил где-то вдалеке искаженный чужим восприятием голос Исотр`ы.
– Долго, - отозвался Радецки губами Тахико.
– Я буду постепенно изменять эллипс орбиты, плавно снижать станцию. Все
– Сделать что-нибудь?
– безразлично спросил Исотр`а.
– Пусть горит, - отмахнулся Радецки.
– Ты уложишься в расчетное время?
– уточнил анжер.
– Твое расчетное время десять часов, - насмешливо напомнил сатен, растягивая в улыбке псевдоживые губы Тахико.
– Времени уйма.
– Девять часов, сорок девять минут, - поправил дотошный Исотр`а.
– Тем более. Молись, чтобы наш харманас вдруг не появился раньше. Мы оставляем след - будет некрасиво, если он нас перехватит.
– Я не умею молиться, - сообщил анжер.
– Никто из нас не умеет.
– Зато умеют отдельные представители человеческой расы, которую ты так любишь, - отозвался Радецки.
– Поучись у них, - и тут же, без перехода, продолжил: - Мне придется частично уничтожить сознание Тиферет. Тогда, если станцию найдут, никто не сможет выяснить, что ее уронили специально. Теперь замолчи, мне нужно сосредоточиться.
– Какие будут разрушения?
– задал последний вопрос Исотр`а.
– Не знаю, - легкомысленно отмахнулся сатен.
– Это же твой расчет. Не переживай, вы хорошо строите - мы не сгорим в атмосфере.
Цепь дрожала, как живое существо, дергалась, тыкалась слепыми сочленениями в металлические стенки контейнера. Она могла бы быть умильной, маленькой, чем-то напоминающей железную гусеницу - забавное существо с другой планеты. Она и воспринималась бы так, если бы перед глазами то и дело не вставала чудовищная картина трупа в столовой и этой самой цепи, намертво вцепившееся в его ногу. И другие, не менее страшные картины: собравшегося вокруг ядра кокона на уничтоженной станции сатенов, чудовищного крика умирающей Альмы, изуродованной руки Хаборилла.
Хирой разглядывал цепь через перенастроенный рентгенограф, который позволял просветить сквозь боковую стенку контейнера. Цепь жалась к противоположной стене, как будто чувствовала прикосновение луча.
– Вы уверены, что она разумна?
– поинтересовался пилот.
– Нет, - откликнулся Александр, так же пытливо разглядывая изображение на экране прибора.
– Вероятно, у нее присутствуют только базовые инстинкты и простейшие чувства: голод, желание защититься, страх, боль. Она не пытается вступить с нами в осознанный контакт.
– Ей, как бы это сказать, нечем, - заметил Хаборилл.
– И я бы поспорил на счет боли: выстрел из силаха ее не берет.
– Если ее что-то не берет, это не значит, что она не может чувствовать боль, - возразил Александр.
– Достаточно найти способ.
– Ее нужно сломать, - предложил Хирой, неприязненно покосившись на сатена.
– Выломать одно звено, посмотреть, что оно значит. Не сможет же она ползти одним звеном?
– И как вы хотите это проверить?
– уточнил Александр.
– Ее никто не сможет коснуться.