Юнда. Юдан
Шрифт:
– Кислоороод, - проговорил Мире`еланс. Он неприятно тянул гласные, как будто необходимость говорить на унисе доставляла ему искреннее отвращение.
– Таам не вездее есть кислоороод.
"Синим цветом обозначены зоны, в которых система жизнеобеспечения функционирует на прежнем уровне. Красным - те, где нет кислорода, - охотно согласилась Тиферет. Как и вся техника анжеров, с создателями она общалась охотнее, чем с представителями других рас.
– Промежуточные цвета обозначают долю кислорода в воздухе".
– Можно нагнать кислород
– полюбопытствовал Эктор.
"Нет, - тут же отозвалась станция.
– В те коридоры, где нет кислорода, подать его невозможно - имеют место обширные пробоины в обшивке. Эти коридоры закрыты".
– Проследи маршрут до ангара со скафандрами так, чтобы миновать закрытые коридоры.
– Дебил, - сообщил Нурка в пустоту.
– И слепой к тому же. Как ты живешь-то, бедный?
Эктор сдержался, чтобы не вскочить - с Нурка он дрался трижды, а выиграл только раз, по чистой случайности.
Та первая их драка до сих пор помнилась на удивление хорошо. Почему-то именно она, а не последующие два поражения, хотя поражения всегда запоминаются лучше. Нурка улыбался тогда, как победитель, он был младше Эктора почти на пять лет, ниже и уже в плечах, с белесыми вихрами и смешными веснушками на носу и щеках и еще, почему-то, на лбу. Он дрался как бог. Драться на Тиферет было строжайше запрещено. Сначала Эктор почувствовал медный привкус во рту, потом была красная пелена перед глазами, потом плетью повисла рука, а дальше он сам не понял, как так получилось: он поймал Нурка за костлявое запястье со следами сведенной татуировки и мотнул на угол стола. Нурка врезался в него лицом, обмяк и сполз на пол. На переносице у него с тех пор так и остался длинный шрам, и иногда глядя на лицо Нурка, Эктор вспоминал о своей победе. Следов его поражений на их телах не осталось.
От воспоминаний Эктора отвлек Мире`еланс, перегнувшийся через его кресло и ткнувший в экран длинным пальцем. И Эктор увидел, наконец, то, что заметили другие наблюдатели до него: отсек со скафандрами был высвечен красным. Там не было кислорода.
Где-то в глубине полуразбитого медотсека завозился контейнер. Что-то страшное тыкалось в его стенки, почти выламывая их, рвалось наружу со всей силой, на какую было способно. Что-то там, внутри, изо всех сил хотело выбраться на свободу.
– Что там?
– Хирой, которого неподвижность заставляла до невозможности напрягать все остальные органы чувств, вздрогнул.
Я покосился на Хаборилла, боясь, что он предложит мне пойти и посмотреть. Я не был уверен, что я действительно готов идти туда, где в груде обломков возилось что-то.
– Цепь, - отозвался за нас всех андроид.
– Она чувствует что-то, что, вероятно, определяется ею как дом. И стремится к нему. Все живые организмы стремятся к дому.
Я передернулся от его неожиданно патетических слов - у меня самого не было дома, мне некуда было стремиться, и упоминания о чьем угодно доме резали меня по живому.
–
– задумчиво протянул Хаборилл.
– Что ты имеешь в виду?
– спросил я, и не сразу понял, зачем вообще это спрашиваю.
– Меня интересуют два вопроса, - спокойно пояснил сатен.
– Достаточно ли она разумна, чтобы быть злопамятной, и не приведет ли она сюда другие цепи, если ее выпустить. И не приведет ли она их сюда, если мы попытаемся ее убить. Это первый вопрос.
– А второй?
– нетерпеливо поерзал я.
– Можно ли с ней договориться, - легко отозвался Хаборилл.
И так же легко, как говорил, поднялся с колен на ноги и шагнул вглубь медотсека, туда, где среди коробок двигалось и дергалось нечто, что было когда-то живым существом, а теперь почему-то воспринималось чудовищным монстром. Я следил за ним и не мог отвести взгляд.
Вот сатен отодвигает какую-то конструкцию, кажется, бокс медицинского био-комплекса с вывороченными внутренностями. Вот наклоняется, непривычно видеть это, кажется, что тяжелые рога на его голове вот-вот перевесят. Вот поднимает что-то с пола и снова разгибается, легко и небрежно.
Контейнер в руках Хаборилла пульсировал, дергался, живое существо внутри него билось, как в клетке, чувствуя совсем рядом родные пески.
– Я тебя выпущу, - пообещал Хаборилл, поглаживая крышку контейнера когтистой рукой.
– Обещаю, я тебя выпущу, как только мы покинем станцию.
Дрожь контейнера утихла, как будто существо прислушивалось. Я завороженно смотрел, как металл контейнера прогибается под давлением существа внутри него как раз в том месте, где находится ладонь сатена. И непонятно было, выслушало существо его увещевания и согласилось, или это было просто случайностью.
– А пока посиди с моими людьми, - попросил Хаборилл и опустил контейнер рядом со мной. Слова "люди" он использовал именно как название расы, и в этом тоже было что-то особенное.
– Александр, - продолжил сатен, умело варьируя голосом.
– Сделай что-нибудь, чтобы на Хироя можно было надеть скафандр. И сделайте из чего-нибудь носилки. Я найду Радецки.
Он вышел, не дав возможности возмутиться и игнорируя наши непонимающие взгляды.
– Почему он так возится со мной?
– хрипло спросил Хирой, закрывая глаза.
– Ему страшно, - пояснил андроид.
– Это свойственно не только людям, но и анжерам, и сатенам. Он считает, что уже потерял достаточно и боится терять кого-то еще.
Я почувствовал вдруг отчаянную зависть к этому сатену, который умел бояться не только за себя, но и за других. За тех, кто не был ему родным ни по крови, ни по кораблю, за тех, кого он знал меньше тридцати часов.
Сам я уже не мог бояться даже за себя.
– Они живы?
– спросила Ларан, оглядывая бесчувственных Исотр`у и Радецки, и стало понятно, что если и да - это ненадолго.