Юнги. Игра всерьез

Голованов Кирилл Павлович

Василий Игнатьевич игнорировал учебник по анатомии для 8-го класса как примитивный, признавая лишь пособие для медицинских училищ. Еще на первом уроке он пояснил, что будущие командиры должны уметь оказывать первую помощь раненым, а кроме того, может, кто захочет продолжить образование в военно-медицинской академии. Во втором взводе желающих стать медиками не объявлялось, но зубрить латинские названия мослов приходилось всем ребятам, если только они не хотели попасть в положение Куржака.

Перед самым звонком Жорке удалось справиться с фалангами, освоить пястные кости. Выше он так и не поднялся.

Сдав преподавателю свой листок, Куржак заскучал и сразу потерял интерес к событиям вокруг баталерки.

* * *

В эти суматошные дни самым популярным человеком во втором взводе стал Раймонд Тырва. Его мать Елена Эдуардовна поступила работать в спецшколу, и не куда-нибудь, а в баталерку. Она ездила в порт и доставляла оттуда на грузовых автомобилях плотно перевязанные тюки и дощатые ящики. Лека Бархатов попросил Райку выяснить, достаточное ли количество комплектов обмундирования получено в этих тюках и нет ли возможности получить форму без очереди. Раймонд от поручения отказался. Зато Димка Майдан все разузнал очень быстро. Он доложил, что форма получена самого лучшего качества и хватит ее на всех.

– Боюсь, что для третьей роты уже не будет выбора, – снова засомневался Бархатов.

Тогда Майдан снова сбегал к Райкиной матери. Оказалось, что каждого ученика одевает лично военрук. Поэтому никто, даже Раймонд, не имеет возможности получить форму раньше графика. Но ребята из второго взвода могут не беспокоиться. Елена Эдуардовна заверила, что для них все приготовлено отдельно и первого сорта.

– Сортность может быть одна, – загадочно заметил Григорий Мымрин. – А вот качество? Качество бывает разным.

Майдан пожал плечами. Ему были непонятны сомнения Мымрина. Раз первого сорта, о чем разговор? Гораздо важнее было то, что составленный график обмундирования был какой-то бесконечный.

– Вся страна выполняет пятилетку в четыре года. А у нас… Может, сходить к военруку? – суетился в нетерпении Димка.

Но Антон ему не посоветовал.

И только для Куржака все эти проблемы потеряли всякую актуальность.

Он помнил, как на большом сборе директор школы объявил: «Двоечники форму не получат!»

Димка пробовал его успокаивать. Он говорил, что оценки еще неизвестны. Может быть, доцент не придаст значения каким-то мослам. Но стоило Жорке представить облик военврача, лощеный до щепетильности, его колючие глаза, как сердце начинало трепетать и опускалось куда-то в предплюсну, то есть в пятку. Контрольная работа жирной чертой отделила его от радости. Лека уже на следующем уроке получил по геометрии «хорошо». Исправил плохую оценку даже Мымрин, хотя и не так быстро. Из всего взвода только Куржак не успевал избавиться от «хвостов». Когда очередь в баталерку дошла до третьей роты, Жорка постарался быстрее смотаться домой. Он и не представлял, что главный позор еще впереди.

В баталерке все убедились, что Зубарик – Мымрин сомневался не зря. Форма совсем не выглядела первым сортом. Шинели от долгого лежания в тюках коробились на спине, в необъятных рукавах тонула рука. Особенно долго военрук не отпускал Диму Майдана. Он вертел его в углу баталерки, портняжным сантиметром вымерял расстояние от полы до пола и… браковал одну шинель за другой.

Райкина

мамаша только вздыхала и уверяла, что все ростовки стандартные, а детских в порту не шьют. Дима смотрел на нее с надеждой. Ему ужасно не хотелось уходить отсюда без шинели.

– «И жить мне без тебя, так это ж драма», – замурлыкал Радько из песни и вооружился мелком, таким же точеным и острым, как его собственный нос. Военрук отмечал мелом, куда надо переставить крючки, где подрезать, где подогнуть…

– Матрос должен ходить самоваром, – серьезно объяснял Димке военрук, – чтобы со всех сторон – блеск.

Майдан искоса взглянул на себя в зеркало и увидел, что его отражение, пожалуй, больше всего напоминает огородное пугало.

Дома за форму взялась тетя Клаша. Она провозилась с ней всю ночь: по намеченным военруком местам порола, шила, отпаривала, гладила. Утром Димка снова померил шинель и восхитился. Константин Васильевич с мелком в руке творил как художник. Димка вертелся перед зеркалом, а тетя Клаша вдруг заплакала. Дима удивился: «С чего это она?»

– Такой молодой, а уже в солдаты, – всхлипывала тетя Клаша.

– Не в солдаты, а в моряки, – важно поправил Димка.

– Все равно. На море еще хуже, – вконец расстроилась тетя Клаша. – Пропадешь там за три копейки, как родной отец.

На последнюю реплику Дима не реагировал. Он привык называть отцом другого человека, который сидел сейчас рядом с тетей Клашей и невозмутимо читал газету.

Федор Петрович Майдан работал токарем на заводе за Московской заставой и был знаменитым человеком. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно было сходить с Федором Петровичем на демонстрацию. Его всегда самого первого поздравляли с праздником, а потом он шел впереди колонны со знаменем и запевал свою любимую песню: «Наш паровоз, вперед лети, в коммуне – остановка. Другого нет у нас пути. В руках у нас винтовка…»

Пока Димка был маленьким, Федор Петрович сажал его к себе на плечо, а красное знамя все равно никому другому не отдавал.

– Почему его всегда дают только тебе? – однажды спросил Димка.

– Значит, я самый сильный, – улыбнулся Федор Петрович.

Однако сзади в колонне демонстрантов шли такие дядьки из кузнечного цеха, которые вполне могли унести на плечах не только Димку, но даже самого Федора Петровича. Димка догадался, в чем тут дело, подслушав на кухне интересный разговор:

– Чего ломается? Старый большевик, красногвардеец, имеет заслуги, а который раз отказывается от хорошей должности. Живет с семьей в одной комнате, глядишь, и отдельную квартиру дали бы.

– Клавдия все руки стерла, стираючи, – подхватила другая соседка, стараясь перекричать примусный шум. – А там была бы хорошая зарплата. Сиди себе дома барыней, ухаживай за ребенком. Только и делов.

– Почему не хочешь стать самым главным? – спросил Димка у отчима.

– Я и так самый главный, – сказал Федор Петрович. – Никого нет главнее рабочего класса.

– Отдельную квартиру токарям не дают, – ляпнул Димка.

Федор Петрович нахмурился и долго молчал.

– Видишь ли, сынок! Стать начальником – дело нехитрое. Но только каждую работу надо уметь как следует исполнять. Не выйдет из меня хорошего начальника. Надо учиться, а годы уже не те…