Юное сердце на Розе Ветров
Шрифт:
А потом случилось то, чего Микаэль никак не мог ожидать, и именно этот шаг стал роковым, чтобы оборвать и без того тонкую нить, связующую его с родителем и поселить в душе неверие и враждебность к людям.
Прижимая к груди плюшевого медвежонка, который был его единственным другом, четырехлетний мальчик стоит в прихожей. Он выглядит настороженным и взволнованным, находясь перед незнакомой женщиной, чьи глаза, несомненно, прекрасны и способны смотреть ласково, но доброта этих глаз напускная, ибо вся ее натура заключена в строгие рамки черствости и эгоистичной влюбленности в собственное отражение в зеркале. Второй незнакомый Мике человек, темноглазый мальчик лет двенадцати, –
– Познакомься, Мика, это твоя новая мама, – слышится мягкая интонация отца, чувствуется его тяжелая рука, опустившаяся на плечо.
Слова звучат как удар, мгновенно вызывая в душе смятение и неприятие.
Она не та, нет, не она… Кто она? Пусть уходит… Это не его мама. От нее нет тепла. От них обоих нет тепла. Есть только холод, опасность, страх…
Только эти обрывистые мысли набатом стучат в голове, когда Мика вскидывает несчастный взгляд на родителя, надеясь, что сейчас он улыбнется только ему и заставит уйти этих ужасных людей из их дома, но тот стоит и смотрит на эту женщину с улыбкой. И вот тогда Мика понимает, что они не уйдут, а останутся здесь, с ними.
Переводя взгляд на своего теперь уже брата, он содрогается, крепче сжимая игрушку, когда ловит на себе его желчный взгляд. Эндзай, а именно так звали его сводного брата, был жесток и непримирим. Решение матери выйти замуж, он принял только потому, что та объяснила ему преимущества этого брака с финансовой точки зрения. Только доводы, что его жизнь станет куда благоустроенней, если они станут частью этой семьи, заставили корыстного мальчика изменить точку зрения. Он понимал, что для того, чтобы добиться некоторых привилегий, нужно будет стелиться перед новым папой и угождать ему во всем, поэтому, будучи полностью готовым к этому заранее, он явился в новый дом с самой простодушной и вежливой улыбкой, на которую только был способен мальчик его возраста и склада ума.
Но поскольку необходимостью было располагать к себе только Натана, а не его сына, то на Мике можно было отыгрываться сполна, тем более, ангельский и прекрасный лик младшего брата сразу пришелся ему не по душе, зародив недобрые намеренья в его уме.
– Запомни одно, – как-то раз сказал Мике Эндзай, впоследствии частенько повторяя эту фразу оставаясь с ним один на один. – Своему отцу ты до лампочки. Он любит мою маму и делает так, как она ему скажет, а мама сделает то, что скажу ей я. Если я пожелаю, тебя вышвырнут отсюда. Ты здесь никто и ничто. Поэтому, если хочешь продолжать тут жить, а не шляться по подворотням, где тебя сожрут голодные, одичавшие псы, молчи и слушайся меня.
И Мика слушал и помалкивал, хотя все его естество противилось вынужденной покорности и он не знал, почему продолжает терпеть нападки. Он поверил словам о том, что не нужен отцу, имея доказательства собственного опыта, что могло бы заставить его сбежать из дома, где он все равно никому не нужен, но и страх, что он окажется на холодной, кишащей, страшными дикими зверями улице, проболтайся он отцу о том, что его бьет, оскорбляет, унижает старший брат, пока никто не видит и не слышит, был непомерно силён. Но даже невзирая на страх, Мика боролся в меру своих сил, сбегая от своего мучителя и стараясь держаться поближе к взрослым, ведь под защитой старших Эндзай не осмеливался причинять ему вред, зато потом, оставаясь наедине с ним, Мика получал вдвойне.
Когда Мике было пять лет, его определили в детский сад, поскольку ситуация дома усложнилась и его приемная мать вынуждена
Как только мог, он лишал Микаэля свободы и всего того, что было ему дорого…
«Где же? Где ты? Я же оставил тебя здесь» – маленький Мика уже который раз заглядывает под кровать, надеясь отыскать возможно упавшую за нее заветную игрушку – единственное, что осталось ему на память от матери. Этот медвежонок когда-то принадлежал ей долгое время, и даже в больнице он стоял у изголовья её кровати. Он был пропитан ее запахом, хранил тепло ее рук, и когда Мика наткнулся среди вещей матери на этого медвежонка, сам того не осознавая, но видимо чувствуя в нем ту частичку доброты и заботы, что исходила от него, вцепился в игрушку и не выпускал его из рук практически круглосуточно.
И теперь медвежонок бесследно пропал, хотя, выходя из комнаты Мика надежно спрятал его, памятуя неоднократные попытки Эндзая отобрать у него игрушку. Обыскав везде, где только можно, Шиндо забрался на кровать и уткнулся лицом в колени. Он понял, что уже не найдет своего друга. Можно и не спрашивать ни у кого. Брат наконец-то добрался до него, пользуясь моментом, когда младшего не было в комнате.
Боль потери, расставание чуть ли не с самым близким ему существом рвали маленькое, трепещущее сердечко, отчаянно бьющееся в груди, точно у маленькой птички. Он как будто снова потерял мать, причем уже окончательно. С этой игрушкой ушло чувство присутствия мамы.
– Мика, спускайся немедленно, время завтрака! – строго позвала женщина, рассыпая по тарелкам еду. Мужа она выпроводила рано утром на работу, осталось только покормить детей и отправить старшего в школу. – Эндзай, – мягко обратилась она к сыну, с удовольствием поглощаущему рис, – почему он там сидит?
– Медведя своего профукал, сидит оплакивает всё утро, – с усмешкой бросил ей сын. – Я проходил мимо комнаты, обратил внимание.
– А ты его нигде не видел?
Эндзай только пожал плечами, одновременно отрицательно покачивая головой.
– Господи, да что же за ерунда! – бросив на стол полотенце, сварливо поглядела в сторону Микиной комнаты женщина и быстро направилась наверх. Она застала Микаэля съежившегося под стеной на постели, уткнувшегося лицом в скрещенные на коленях руки. За все время он не проронил не слезинки, в тишине переживая свою скорбь от еще одной утраты.
– Ты не слышал, я же звала тебя? – строго смотрела на него мачеха, но Мика будто не видел и не слышал ее, он сознавал только свою потерю. – Прекрати немедленно и спускайся завтракать. В противном случае останешься до обеда голодным, – пригрозила она и снова пошла на кухню.