Юность
Шрифт:
Часа в три весь основной материал отправлен в набор. Осталось сдать фельетон Грановича и статью Кудрина "Коммунисты одной роты". Заместитель редактора часа три назад выехал в ближайшую часть и должен вот-вот вернуться.
Отправляемся обедать все вместе, заодно нужно узнать, где предстоит сегодня ночевать. Ведет нас Гулевой.
Метников сегодня в отличном настроении. Поглядывая на розовощекого кареглазого Гулевого, он подтрунивает:
– Шикарная у вас жизнь, Гулевой! Возглавляете издательство,
Гулевой беззлобно отшучивается.
– Что бы вы без меня делали? Ни поесть вам, ни поспать, разъединой газеты и то не выпустить!
И начальник издательства прав. Благодаря его хлопотам мы пока ни в чем не испытываем нужды. Кажется, сами собой доставляются бумага, горючее, промерзлые, но удивительно вкусные буханки хлеба, консервы.
Наконец, переезжая, мы никогда не задумываемся над тем, где остановимся: Гулевой все устроит!
Гуарий по пути срывает с забора какое-то объявление, свистит:
– Видали, вы!
И читает:
..."Жителям города Б. в двухдневный срок предлагается сдать германской армии теплые вещи, как-то: валенки, полушубки, тулупы, кожаные и шерстяные рукавицы, а также теплые платки.
Уклонившиеся от выполнения настоящего приказа будут привлечены к ответственности по всей строгости законов военного времени.
Бургомистр А. Никольский".
Приказ отпечатан на машинке, выглядит этот листок совсем обычно, но каким чужим миром веет от него!
– Пошли, пошли, нечего заниматься пустяками, - торопит Пресс.
Гуарий рвет объявление, колючий ветерок подхватывает мелкие клочья и, кружа, уносит по улице.
У крепкого деревянного домика с облупившимися крашеными наличниками останавливаемся. Против окон свежим срезом желтеет широкий пень - старая ветла пошла на дрова.
Гулевой по-хозяйски распахивает дверь.
В небольшой прихожей, служащей одновременно и кухней, - большая русская печь. У шестка хлопочет пожилая женщина в платочке. Когда мы входим, она оглядывается, сдержанно, но как-то очень сердечно кланяется,
– Проходите, милые, проходите.
Из чистой половины показывается и тут же скрывается мальчишечья рожица.
– Сашка, сюда!
– командует Гулевой.
Сашка, лет четырех-пяти, послушно выходит, исподлобья глядит на нас.
– Здравствуй, Саша!
– говорит Машенька.
Сашка молча посапывает.
– Сколько тебе лет?
– спрашивает Гуарий.
– А тебе сто?
– неожиданно отвечает Сашка.
– Негодник!
– ахает бабушка.
– Ну, погоди, мать придет!..
Разговаривать с малышом мы явно не умеем, он это чувствует.
Пресс снимает шинель, укоризненно качает головой.
– Ну, чего смеетесь?
Он садится на корточки рядом с мальчуганом, протягивает
– Здравствуй, Сашок.
Мальчуган со всего размаха хлопает ладошкой по широкой руке Пресса. Тот легко вскидывает малыша на руки, и удивительно, что Сашка не возражает.
– Обедать, Сашок, будем?
– Будем.
– Вот и договорились, - говорит Пресс и вместе с Сашкой подсаживается к столу. Он ерошит жидковатые Сашкины волосы, незаметно касается их щекой и тут же настороженно косится: не заметил ли кто? Меня Пресс не видит.
Хозяйка, смахнув слезинку, хлопочет у печки, подает на стол.
– Скучает без отца. Вот, как и вы, воюет где-то. Как летом взяли, так и не видали больше. В неволю-то мы уж без него попали.
– Трудно пришлось?
– спрашивает Гуарий.
– Что, миленькие, говорить? Одно слово - неволя. Вы лепешечки-то кушайте. Горяченькие еще.
– Зря это вы, мамаша! Не велел же, а вы все посвоему!
– досадует Гулевой.
– Мука у них кончается, ничего нет. Говорил: стряпайте только из нашего! Самито как жить будете?
Женщина светло улыбается.
– Теперь, милый, не помрем. Сноха вон на работу пошла. Власть-то опять своя, чай, она не даст помереть.
– Правильно, бабушка!
– горячо откликается Машенька.
– Конечно, доченька, правильно. Стыдобушка только - угостить вас нечем. Корова была, поросенка держали, курочек - все, как в прорву, ушло...
Прислушиваясь к быстрому ласковому голосу хозяйки, я наблюдаю за Сашкой. Мальчуган ест много, жадно, на покрасневшем носишке блестят капельки пота. Пресс подкладывает ему из своей тарелки мясо и, заметив, что я это вижу, грозно хмурится.
Дверь распахивается, на пороге появляется Левашов.
– Покормите странника, - шутит он и, увидев Пресса, вытягивается. Товарищ старший батальонный...
– Здравствуйте, Левашов. Доложите потом. Садитесь.
Капитан по очереди здоровается со всеми, улыбается, Его некрасивое обветренное лицо дышит радостью,
– Соскучился!
Гулевой открывает банку консервов.
– Не хочу, - отговаривается Левашов.
– У гвардейцев обедал.
– Ну, тогда пошли, - встает Пресс.
– Спасибо, мать!
– За что спасибо-то? Руки свои. Вам за ласку спасибо. С ужином не запоздайте.
Одеваемся и тут только замечаем на ремне у Левашова потертую кожаную кобуру. Оружия нам еще не выдавали. Гуарий, заблестев глазами, первый спрашивает:
– Откуда?
– Гвардейцы подарили.
– Интересно, - вмешивается Пресс.
– За что?
– Да так, ни за что. Командир полка подарил,
– Щедрый командир!
– Покажи, - просит Гуарий.
Левашов расстегивает кобуру, подает ему тускло отливающий наган.