Юность
Шрифт:
– Я думал - пистолет...
– Эх, молодежь! Наган лучше пистолета.
– Хорошая штука, - завистливо говорит Метников.
Пресс усмехается.
– Захотелось? Надоест еще, Метников, Война - долгая.
4
В этот раз с газетой заканчиваем быстро: выручают материалы Левашова. Они тем более кстати, что Кудрин задержался и приехал только вечером. Статья его пойдет в следующий номер, и, хотя задержка произошла не по его вине - застряла машина, - майор в наказание самому себе остается работать. У него
В двенадцатом часу ночи расходимся по квартирам.
Хозяйка и ее невестка, молодая женщина, кормят нас ужином, стелют огромную постель. На полу - ворох желтой соломы, сверху ее покрывают брезентом, одеялами.
Прессу хотят уступить кровать, но он решительно отказывается.
– Не выдумывайте!
Сашка спит. Прикрыв дверь, мы сидим в кухне, вместе с хозяйками пьем чай. Гранович поужинал и отправился поболтать с девушками - они устроились в доме напротив. Гулевой вместе с наборщиками и шоферами - на третьей квартире. У них будет ночевать и Кудрин.
Аня, так зовут мать Сашки, задумчиво смотрит на огонь лампы, неторопливо рассказывает:
– Недолго они тут похозяйничали, а на всю жизнь запомним!.. Без крайней нужды на улицу, бывало, и не выйдет никто. На работу, конечно, гоняли. Все больше дороги расчищать...
– Так уж вы и чистили, - усмехается свекровь.
Быстрая улыбка пробегает по лицу женщины. От неверного света лампешки оно кажется еще более усталым.
– Это верно, - оживляется Аня.
– До вечера, бывало, задание никак не выходит. Полицаи орут!
– Из местных полицаи?
– И здешние были, - Убежали?
– Кто убежал, а кого шлепнули.
– Ну, интересно, кто они?
– Так, подонки, - брезгливо говорит Аня.
– Разве кто из добрых людей пойдет?
– А Степан-то Николаич - пошел, - откликается свекровь.
– Какой же он добрый? Такая же гадина, - жестко говорит Аня.
– Кто это?
– Бургомистр наш, Никольский. Зубным врачом тут был.
– Коронки мне еще ставил, - вспоминает свекровь, - И что же, сам пошел?
Аня вскидывает голову.
– Наверно, сам... Ведь вот удивительно: сколько он тут работал - я уж и не помню. Девчонкой еще в сад к ним ходила. Обходительный такой, внимательный. Ну, и думала - человек как человек. А вот довелось, дрянь из него и полезла наружу!.. Смотришь, бывало, как он из комендатуры на пролетке катит - сердце зайдется! Ах, ты, думаешь, гадина, - сколько лет мы тебя за своего считали!
Аня на минуту замолкает.
– И подумать ничего нельзя было. Держал он, говорят, когда-то частную практику - так ведь когда это было! Оказывается, нет, - нутро черное, беленьким только прикидывался.
– Не поймали?
– Куда там! На полуторке укатил, набил полну машину. Говорят, сейчас опять где-то
– Далеко не убежит, такое добро они долго возить не будут, - позевывает Левашов.
– Швали у них и своей достаточно.
– Конечно, не убежит, - соглашается Аня.
– Мама, а знаешь, кто ко мне сегодня заходил?
– Кто?
– Нюрка Кирсанова.
Свекровь всплескивает руками.
– Да что ей, бесстыжей, от тебя надо? И не посовестилась?
– Захотела от кого совести!.. Приходила узнать, нельзя ли ей в райкомхоз поступить.
– А вы что?
– Сказали, что немецкой подстилке делать у нас нечего!.. Подружка была, - дрогнувшим голосом поясняет Аня.
– Да уж какая она тебе подружка?
– горячо протестует свекровь. Бессемейная, девка вертлявая!
– Какая ни была, а дружили, - твердо говорит Аня.
– Раньше-то она не такая была. Да, видно, тонка: пришли эти - свихнулась.
– Приходила еще, выхвалялась, - негодует свеккровь.
– Я, говорит, устроенная теперь!.. Ганс там у ней, что ли, какой был?
– И не один еще.
– Срам какой!.. И что же она теперь?
– Ну. что - плачет. Говорит - ошиблась... А зашел к нам военный смотрю, так глазами и запрыгала!
Пресс задумчиво барабанит пальцами по столу. Левашов курит, - видно, что он очень устал. Метников сидит в самом углу, что-то быстро записывает. Делает он это, как и Гранович, довольно часто. У этих питомцев Литинститута есть хватка, какой нет у меня. Я только переживаю то, что вижу и слышу. Поглядывая на своего рыжего секретаря, впервые думаю о том, что наблюдательность, трудолюбие, вероятно, и создают писателя.
– Я пойду, - поднимается Левашов.
– Да, пора, - соглашается Пресс.
– Хозяйкам тоже отдыхать надо.
Редактор и Левашов уходят, слышно, как под ними шуршит сухая солома. Укладываются и хозяйки. Метников еще минуту-другую пишет, потом закрывает блокнот.
– Знаете, Прохоров, не кто-нибудь, а мы с вами должны будем рассказать об этой войне следующим поколениям. Выйдет не выйдет, - он похлопывает по блокноту, - а пытаться надо.
– У вас книжки есть?
Метников откровенно усмехается.
– Одна была. Таких книжек лучше не писать...
Хорошо начавшийся разговор прерывает Гранович.
Он тщательно закрывает за собой дверь, молча раздевается.
– Что, сердцеед?
– насмешливо спрашивает Метников.
– Погнали тебя девчата?
– Сам ты сердцеед! Сухарь!
– вспыхивает Гранович.
– Погнали!
– хохочет Метников.
– Да, Машенька - девушка решительная. Генеральская дочь.
– Я запрещаю говорить о ней пошлости! Слышишь?
– Запрещай, запрещай. Только тише: люди спят.
– Метников, улыбаясь, смотрит на Грановича, мягко говорит: - Дурак ты, Женька!