Юный Владетель сокровищ. Легенды
Шрифт:
– С чего это вдруг?
– А ты подлети, послушай сердце мое и душу. Птенец плоду закричал:
– Если б я только знал, где же твое ученье! Какое уж тут терпенье!
– Ученье – в сердце, внутри. Иди и смотри. Донья Перикита хитра, умна, мозговита.
– Вот шесть муравьев идут, соврать не дадут.
Птенец уже и не рад – плоды ведь не говорят. Он про ученье забыл, крыльями глазки прикрыл, сидит, молчит, гадает, ничего не понимает; а донья Перикита (ни чуточки не сердита) тихонько усмехнулась,
– Ох, больше не могу! – стонет птенец, надрывается, ужасно сокрушается. – Говори со мной, не молчи, словно сова в ночи! А то я тебя склюю, просто убью!
Птенец за дело принялся, но, сколько он ни старался, плод молчал и молчал, больше не отвечал. Ни слова не говорит, лежит себе и лежит, а мякоть клочками летит, птенец клюет, надрывается, очень старается, да еще и бранится. Нет, что за глупая птица!
Плод на это ни слова. Птенец снова и снова клюнул, рассердился, совсем разъярился, а плод как молчал, так молчит, ни слова не говорит.
Но вот наконец увидел упрямый птенец какую-то круглую штучку, темную, словно тучка. «Что это, сердечко?»- спросил и клюнул что было сил. А потом поневоле, от страшной нежданной боли, запищал, закричал, заметался, ужасно испугался.
Перикита к нему спешит:
– Прости, сынок, что за вид?
– Ох, все у меня болит! Я думал, что сердце – пламень, а у этого – просто камень. Какое уж тут ученье, одно мученье! – охал-стонал птенец, но тут подлетел отец и сказал:
– Дорогой сынок, это и есть урок, это и есть ученье. Перетерпи мученье!
– Эй, кто стучится?
– Черные птицы. Поскорей открывай!
А дверца в рай не открывается шибко. Так, еле-еле, вроде щели, словно улыбка.
– Прошу, заходите, – привратник сказал и наказал:- Но не шумите и не сорите.
Птицы проворно вытерли лапки, поотряхнулись, переглянулись и сняли бы шапки, если бы их носили. Потом спросили:
– Простите, кто вы такой?
Привратник, немолодой, с большой бородой, ответил просто:
– Я Петр апостол. Сюда, любезные господа, поставил меня сам Бог, чтобы я рай стерег.
– Нельзя ль туда заглянуть?
– Можно, добрый вам путь. Только, чтобы войти, сперва заплати.
– Мы принесли табачок, – и, развязав платок, не слишком чистый, предъявили табачные листья.
Донья Птица спросила: – Тут престолы, власти иль силы? – Все, все тут есть, ангельских сил не счесть.
– А сам ты какая сила? – птица опять спросила. Петр не ответил, может – не заметил, а муж прогремел как гром:
– Он апостол, зовут Петром! Птицы к двери идут, вопрошая:
– А Бог-то тут? – Тут, как и везде – на земле, на воде… .. – Нет, на небе он есть? Может, окажет честь?
– Есть, как
Ангелы мигом явились, птицы приободрились, очень уж хороши, услада для души! Сто крыльев, сто ножек, сто ручек, и все из розовых тучек. Какой же тогда сам Бог, дон Птиц представить не мог и решился вопрос задать:
– Можно его увидать?
– Собственно, он невидим. Но вы не бойтесь, не беспокойтесь, мы вас в раю не обидим. Взгляните-ка на меня: нет дыма без огня. Мы с Богом – словно огонь, лучше ты нас не тронь, но мы вас, птиц, очень любим, обласкаем и приголубим.
Птицы стали бодрей.
– Летим же тогда скорей! Прилетели и попросили:
– Боже, при всей твоей силе, что тебе стоит помочь? Нам больше невмочь вечно траур носить, черными быть, черными крыльями бить, душу томить. Мы тоже хотим светиться, как белые птицы.
– Когда я вас создавал, я, поверьте, все это знал. Что же вам надо? Но если такая отрада, такая большая награда белые перья носить, так тому и быть! Я – Господь, я – и слуга. Зачем наживать врага? Только вам ни к чему белый цвет, вы с ним натерпитесь бед.
Вот птицы белыми стали, запорхали, защебетали и у Бога-отца попросили еще птенца.
Птенец получился белый, красивый, сметливый, смелый, отец его не стыдился, напротив, очень гордился.
Верь ты или не верь, а в небесную дверь ангел с Петром глядели, очень узнать хотели, как там птицы летают, как поживают. И видят: птичья стая, белизною своей блистая, словно ангелы порхает, песенки распевает. Но что это? Взрослые птицы стали с неба валиться. Друг друга не замечали, в небе не различали, толкали, убивали и сами потом страдали. Бедные вдовы рыдали:
– Зачем мы белыми стали! Давайте попросим Бога совсем-совсем немного – снова черными стать, чтобы нас всякий увидел, не толкнул, не обидел!
Бог согласился опять, но при этом заметил:
– Я вам сразу ответил, белизна вам ни к чему. Сидели б в своем дому! Иначе – ждите беды. А за то, что вы так горды, своенравны, важны, спесивы, к тому ж не очень красивы, и за мой напрасный труд вас стервятниками назовут.
Птицы вскричали:
– О, горе!
А тут и апостол вторит:
– Да, вся ваша порода, птицы вашего рода будут мерзко вонять, люди же – вас презирать, будут они вас бояться, вами гнушаться.
А Бог:
– Чтоб вы не забыли о воле моей и силе – птенцы у вас будут белые, они ведь, пока несмелые, не станут в небе летать, друг друга толкать, обижать, а то и убивать.
Говорильная машинка
Донья Фелисианита – добра, умна, не сердита, большая резвушка, вострушка, одним словом -лягушка, лежала как на диване или же в теплой ванне в пруду, на листе кувшинки, мечтая о машинке, что чудеса творит, точнее – говорит.