Юный Владетель сокровищ. Легенды
Шрифт:
Черепахи. Я – мать, я – и отец, у меня увели ребенка! Меня увели из дому, из моей земли! Оторвали от собственной крови! Оторвали от корня, ибо я преклоняю слух к обману! Я опьянела, чтоб сосчитать ножки золотой сроконожки, и вот – я плачу, не счесть моих слез!
Бородатая черепаха. Слух мой окроплен пеной наслажденья, как окроплен зноем песок. Пеной с улитками-ушами. Где мой слух – там его лоно с черным, обрубленным концом, а где его лоно -твоя темно-золотистая грудь, а где твоя грудь – твое сердце, а где твое сердце – мой сын. Мой сын сказал тебе: я заполз червем в твое лоно, из-за меня раздастся твой стан, и груди повиснут, как плоды, из-за меня ты будешь смеяться во сне, плакать наяву, витать в небе, жить легко и нуждаться
Гуакамайо. Ты выбьешься из сил! Опусти руки, подыши на ладони…
Яи. Мне легко, когда я смотрюсь…
Гуакамайо. Да, ты как будто убегаешь.
Яи. Хоть один раз ты сказал правду, мокрый попугай!
Гуакамайо. Я тебе не попугай!
Яи. Я хотела сравнить тебя с деревом, зеленым и свежим, как праздник!
Гуакамайо. Тут у нас все праздник да праздник, а ночь – не длиннее ночи!
Яи. Да, я смотрюсь в ладони и как будто убегаю. Я ухожу в них от себя, убегаю от себя, от настоящей, от моих чувств, от моих дум, от моих дел, и множусь, дроблюсь на других, похожих, которые мой облик, но не я сама. Их много! Их так много! (Глядится в зеркала ладоней.) Одна – улыбается! Одна – - танцует! Эта сейчас заплачет! Эта думает, а эта равнодушна, словно все ей нипочем!
Гуакамайо. Смотри, с ума не сойди! Эти зеркала станут лучше, если ты замутишь их рассветным туманом дыханья!
Ралабаль(его не видно). Я, Ралабаль, повелитель ветра, несусь к берегу, не задевая туч, сгрудившихся утром над озерами! Я, Ралабаль, я-а-а-а, я-ааааа! Земля с ума сойдет, если не замутит ладоней туманом дыханья.
Яи. Кто же я сама – гримаса смеха, гримаса плача, гримаса печали? Я – это мои гримасы! Гримасы в зеркалах ладоней! Гримасы той, что жила в радости, пока не научилась гримасам обмана и заблужденья! Твоя многоцветная нить пронзила мне уши, вползла в меня, как слизь, из которой родятся мотыльки.
Гуакамайо.Ночь – не длиннее ночи. Прикрой зеркала ладоней шкурой дыханья и узнай, пока не поздно, путь к спасенью. Если же ты не хочешь слушать, предаешься безумству…
Яи. Говори со мной, как с призраком, ведь я – наважденье, тень!
Хуваравиш(его не видно). Я, Хуваравиш, повелитель бессонных песен, ступаю легко, чтоб не тронуть туч, сгрудившихся над слезами в доме камня. Люди сойдут с ума, если не прикроют зеркал плача дымом жаровен!
Яи(к Гуакамайо). Говори со мной на своем наречье, слезы людских племен сверкают в моих ладонях!
Гуакамайо. Земля зеркал, подуй на свои озера, чтобы они оделись туманом.
Яи. Я дую, словно лижу их… (Дует на руки, они деревенеют.) Помогло! Я подула, и случилось чудо! Злые зеркала исчезли! Облачко стало тканью, тонкой, как луковичная шкурка.
Гуакамайо. Тончайшая пленка обмана вылетела из женских уст!
Яи. А ты все ж добрый…
Зеркало Лиды Саль
Портик
А происходит все это в стране спящих пейзажей. Ее цвет чарует и ослепляет. Зеленый край. Страна зеленых деревьев. Зеленые долины, холмы, леса, вулканы, озера, зеленые под синим небом без единого пятнышка. Птицы, фрукты, цветы. – буйство красок на фоне сине-зеленого сонмища. Светоизвержение. как светопреставление. Слияние вод с небесами, неба с землею. Слияния. Переходы и переливы. До бесконечности, золотимой солнцем. Но разорвем, разорвем это полотнище огненно-ярких красок и попробуем на ощупь почувствовать нежность мягкого камня, который режут для сотворения башен и городов, богов и чудовищ; почувствовать твердость обсидиана, который сплавлен из
Здесь разыгрывается воображение. Угасшие города полны барельефов, храмов и пирамид. Сосредоточиться невозможно. Голова идет кругом, едва, в благоговении и восторге, предаешься созерцанию города Тикаля. Ручьи влажного шума, странные голоса, скрип деревьев, свист крыльев врываются в бескрайнее море безмолвия. Все трепещет, живет, погибает в расцвете сил на огромной закаменевшей твердыне Петена 2. Тысячелетняя жажда земли, но не та, что томит песчаники или пустыни, а та, что скрыта роскошными сверкающими лесами. Но почему? Почему эта твердь, сосущая воду, не дает здесь жить человеку и несет на себе лишь леса, великолепные до безумия? Боги! Боги! С них все началось, стало громоздиться одно на другом. Пирамиды на пирамидах. Потоки иероглифов на каменных божествах. Искусство повернуть камень вспять, марево сновидений. Все вперемешку. Языки. Ритмы. Необратимость окаменения. Непосвященный может впасть в ошибку. Под богатейшим миром живого прячется холод смерти. Здесь самые прекрасные звери. Самые прекрасные птицы. Кецаль. И певчая птица сенсонтль, в горле которой. – все звуки музыки. Бабочки. Калистения с крылышками-орхидеями. Змеи с кожей из самоцветов. Смешение красок. Ирреальность красок. Голубой индюк. Или голубое небо? Предположения. Одни лишь хрупкие предположения при взгляде на этот мир, достоверный и переменчивый, как неведомый календарь, который открывает и закрываетдни.
Календарь шагов. Шествующий календарь. Сказка о том, как время идет шагами людей. Люди естественные, разумные, существующие и все-таки. – жители миров других измерений. Индейцы Гватемалы, словно творения вымысла, нарисованные, вышитые, вылепленные, вытканные; индейцы майя, порождения прошлых солнц, не этого мятущегося солнца. Они идут и идут дорогами Гватемалы, непостижимо бессмертные. Они бессмертны, потому что одни сменяют других за прилавками рынков. Слова здесь роятся, кружат пчелами в неспешных разговорах. Плоды окрашивают в сочные краски одежды женщин. Никто никуда не торопится. Время принадлежит им. Они, предлагая товар, погружают руки в вулканы золотистых зерен, в сизые тучи нежнейших тамариндов, в темные ночи круглого перца и круглых шоколадных конфет-медалей, в терпентиновую хвою и в целебные листья. И возвращаются они на свои дороги горделивые и церемонные, ограбленные хозяева, ждущие возвращения зеленого огня.
Они потеряли его. У них его отобрали. У них украли зеленый огонь, и на всю их землю пала печаль. Ни влаги, ни связи расстояний. Каждый умирал там, где жил. Джунгли, пыль. Одна лишь пыль между пальцами. Кривые улыбки зыбучих песков. Камни. Скорбь. Колючие пальцы. Длинные колючие пальцы. Подзорные трубы из пальмовых стволов, сделанные, чтобы буравить небо, целиться в высь, спрашивать у звезд, когдаже вернется зеленый огонь. Тогда они опять завладеют тем, что находится в чужих руках. У гватемальских индейцев-майя украли зеленый огонь, принадлежавшее им плодородие, но их книги вещают, что однажды взорвется неуемная жажда. Не только про воду и про ветер там сказано. Окаменелая смола хранит в памяти живое дерево, и глубокий исток этой жажды, и вопль этих людей, что идут и идут по дорогам, селениям, улицам и площадям Гватемалы.