Юрий Долгорукий
Шрифт:
В конце мая 1120 года, когда установились пути, войско двинулось в поход. Путь был избран вдоль правого берега Волги, по местам равнинным и лесным. Щиты, панцири, кольчуги и другое вооружение и снаряжение было положено на телеги, воины передвигались налегке. Но такой порядок таил в себе смертельную опасность: в случае неожиданного нападения они оказывались безоружными и могли стать легкой добычей противника. Поэтому Георгий Симонович выставил наперед сторожевой полк, по бокам шли левый и правый полки, а сзади прикрывал запасной полк. Кроме того, далеко впереди скакали разъезды, шнырявшие в разных
Правым полком командовал Степан Кучка. На этом настоял Юрий. Хотя он и недолюбливал боярина за высокомерие и заносчивость, но почему-то хотелось ему, чтобы заметил и похвалил его Симонович; не признаваясь себе, видел Юрий в нем что-то такое, что связывало его с Листавой, о которой он вспоминал с неизменной теплотой…
Когда переправились через Оку, места пошли малолюдные, селения встречались все реже и реже. Зато в лесах было множество зверья и птиц, а в реках водилось столько рыбы, что хоть руками лови. Воины сами добывали себе пищу, и запасы оставались почти нетронутыми. По вечерам зажигались костры, на них жарилась и варилась добыча, еды было вволю, это повышало боевое настроение войска.
С большим трудом преодолев быструю Суру, русы вступили в пределы Булгарского царства. Надоедливо закружились вокруг вражеские разъезды, все чаще стали происходить вооруженные стычки. Воины разобрали оружие, стала передвигаться осторожней, с большой опаской. Наконец разведка сообщила, что впереди, примерно в суточном переходе, развернулось булгарское войско. Симонович приказал подтянуться и передвигаться в полной боевой готовности.
Заночевали, не разжигая костров и не снимая вооружения. К полудню следующего дня вышли на неприятеля.
Местом для боя булгарский полководец выбрал широкую поляну, ровную как стол. Луг пестрел цветами, кое-где виднелись заросли кустарника, весело щебетали птицы, и не верилось, что скоро на этом месте разыграется кровавое побоище…
– Участвовал я в нескольких сражениях с булгарами, – говорил Симонович Юрию, когда они проезжали между выстроившимися перед сражениями рядами войск. – Оснащенность войска у них неважное, значительно уступает нашему. Конница только легкая, никакой панцирной защиты лошади не имеют. Так что в вооружении у нас явное преимущество, и этим мы должны воспользоваться.
При виде близстоящего противника у Юрия стало нарастать возбуждение, руки зазудели, требуя работы. Хотелось рвануться вперед и еще раз испытать азарт боя.
– Я ставлю твою бронированную дружину в центр, – продолжал Симонович. – Твоя задача разрезать строй противника посредине, а потом мы их разобьем по частям.
– А если вклинимся и застрянем?
– Оставляю в запасе полк твоего отца. Киевляне хорошие рубаки, не раз сражались с половцами, так что помогут. Ну что, с Богом?
Не отвечая, Юрий ударил коня плетью и выскочил перед строем дружинников. Горяча коня, так что тот встал на дыбы, выхватил меч из ножен, высоко поднял над собой и крикнул, от волнения не слыша своего голоса:
– За Ру-у-усь!
Строй за ним охнул, а затем взревел сотнями глоток. Не раздумывая, бросил коня вперед и почувствовал, как сильное животное напряглось и заработало всем телом, набирая скорость.
Удар бронированной конницы был сильным, неприятельский центр прогнулся, но устоял. Началась кровавая и беспощадная работа мужиков, которая бывает в каждом бое, когда успех каждой стороны зависит и от вооружения, и от выучки, и от настроения воинов, и от много другого, чего нельзя заранее учесть и предугадать.
Булгарский предводитель бросил подкрепления по обе стороны от дружинников, стремясь взять их в клещи. Им противостояли пешие воины. Симонович напряженно всматривался в гущу сражающихся, стараясь определить, сумели ли русы сохранить строй, сражаются ли они плечо о плечо. Если дрогнут, смешают ряды, то дело примет опасный оборот. Среди мелькания мечей и пик, движения шлемов и щитов, когда, казалось, все перемешалось и невозможно ничего не разобрать, он все же опытным взглядом сумел заметить, что его воины не были сломлены и стояли насмерть. В эти страшные минуты они проявили чудеса храбрости и самопожертвования. Строй держался по всей линии битвы.
И тут воевода увидел, что в самом центре сражения дружинники вырубили вражеских воинов и вырвались на простор. В прорыв хлынула остальная масса всадников, все более расширяя брешь. Булгарский полководец бросил против нее своих всадников, но они были смяты и опрокинуты. И тогда он дал команду запасному полку. Застоявшиеся кони с ходу взяли в галоп. Удар свежих хорошо вооруженных воинов решил исход сражения. Булгары были разгромлены и бежали, скрываясь в чащах леса.
К Симоновичу подскакал Юрий. Лицо его было в крови, сполошно горели глаза, он выкрикнул:
– Дядька, все кончено! Разбили булгар в пух и прах!
Он назвал Симоновича так, как называл в детстве, потому что был потрясен битвой, когда прошел по краю смерти, и ему хотелось как-то отрешиться от этого убийства и вновь почувствовать себя обыкновенным человеком, может, даже сбросить годы и стать прежним, маленьким Юрой, когда прижимался щекой к груди воспитателя и слушал его рассказы про войны и походы…
Русами были захвачены весь обоз и гурт скота. Тут же на поле только что отшумевшего боя были разложены костры, стали варить и жарить мясо, воинам было роздано вино. Начался пир победителей…
А потом население городов с ликованием встречало воинов: наконец-то был положен конец набегам восточных разбойников. Киевский летописец записал: «В лето 6628 (1120) Георгии Володимеричь ходи на болгары по Волзе, и взя полон мног, и полки их победи, и, воевав, приде по здорову с честью и славою». В те времена имя князя Долгорукого произносилось или «Юрий», или «Гюрги», или «Дюрги», или «Георгий».
Юрий не переставал думать о Листаве во все время похода, теперь же не мог удержаться, чтобы как можно быстрее увидеть ее. Вот ведь какое странное и непонятное дело, размышлял он порой. Я женат, имею семью, а вот забыть ее не могу. Ну что в ней хорошего? Вокруг много красивых девушек, а мне она кажется всех прекрасней. У других холодная красота, а она вся светится, будто исходит от нее какое-то чудное сияние.