Юрий Звенигородский
Шрифт:
Поскольку старец не отвечал, князь счел нужным прибавить:
— Место благое подыскал я для будущего очага святости: гора Сторожа при впадении речки Разварни в Москву-реку.
Савва благословил Юрия.
— Ведомо мне место сие. Видел, блуждая в поисках пустыни. Показалось Небесным Раем, насажденным благовонными цветами. Для отшельнической кельи слишком приближено к городу, для монастыря хорошо — паломники, не утомляя ног, будут рады.
Допоздна беседовал князь с пустынником. Сбылось предвидение юного инока Саввы: в келье перед иконой Богоматери вместе молились, дабы простерла она свой покров над будущей, имени ее Рождества, обителью. Оба, монах с мирянином, увлеклись общим замыслом. Князь по просьбе княгини решил сооружать монастырь, что казалось для супругов много важнее
Юрий Дмитрич с Ивашкой Светёнышем затемно возвращались в город, хотя летняя тьма и весьма относительна. Заря, догоревшая на западе, двигалась через север к востоку. День заявлял о себе незатухающим светом, готовым вот-вот вспыхнуть вновь. Путники, завороженные красотой летней ночи, ехали молча, ибо чудесный мир — создание Божие — побуждал не рассуждать, а внимать, не мыслить, а созерцать.
Путь преградила первая городская рогатка. Заставщики не узнали князя — недавнего гостя в своем уделе. Стали допрашивать: кто, зачем? Вот когда Юрий смутился, что ездит без охраны. Слава Богу, на заставщиков произвело впечатление дорогое княжеское оружие. Что ж до одежды, то, едучи к старцу, Юрий поскромничал: был в суконном кафтане, не в парчовом или бархатном, и выглядел как зажиточный местич.
Один из стражников узнал Светёныша и поверил ему.
— Проезжай, твоя милость, — поднял он перед князем рогатку. — Здравствуй много лет!
Город засыпал, улицы были пусты. А в княжеском древнем тереме что-то произошло: это сделалось ясным уже в сенях. Челядь сновала из двери в дверь. Чаще попадались со свечками в переходах слуги женского пола: стало быть, суета касалась княгини. Юрий встревожился. Ухватил за длинный вислый рукав попавшуюся навстречу Вассу, повелительницу служанок, лицо, самое близкое к госпоже, потому и в одежде почти господской.
— Носишься спустя рукава! — укорил князь. — Что с княгиней?
Васса тонко залопотала:
— Настась Юрьна поутру едет на Москву. Гонец прибыл. Ее ждет взявшийся откуда-ниоткуда отец, бывший смоленский князь Юрий Святославич.
Зять давно покойного одноименца застыл в полном недоумении.
Две недели Юрий Дмитрич был сам не свой. Настасьюшка перед отъездом убежденно твердила: хочет свидеться с отцом. Батюшка после долгих лет скитаний явился. Ждет дочь в Москве. Об этом наказал гонцу не кто иной, как Яков Пузир, верный отцов слуга еще со смоленских времен. Бывший при нем и в Рязани, и в Новгороде, и в Торжке до того рокового часа, о котором столько было сказано, что ни сердцу вместить, ни душе перенесть. Как мог возражать муж жене? Ан знал: князь-преступник преставился лет семь назад, на чужой стороне, в Мордовской земле, в пустыни у некоего игумена-христолюбца именем Петр. Несколько дней поболел и умер. И погребли его там же, вдали от родимых мест. Да разве поверит дочь известию из вторых рук, когда получила совсем иное из первых? Тем более что до сей поры Юрий скрывал от нее печальное происшествие. Пришлось отпустить княгиню, хотя кошки на душе скребли: правильно ли он поступает?
Теперь от горестных мыслей убегал на гору Сторожу, забывался на строительстве новой обители. Здесь была тьма хлопот. Проверить, подвезли ли хороший лес, который пришлось рубить в десяти верстах от нужного места. Нелишне и уточнить у старшего строителя, сколько потребно досок, что пойдет на домовые и церковные стены, достаточно ли слег для переводин, да и как будут везти десятиаршинный кряж и семисаженный мачтовик для монастырских стен и башен. Иногда встречал князя и сам преподобный Савва, докладывал: дано плотникам столько-то за то-то и за то-то. А столбов и тесу на обителев двор не хватает, потребно еще девятьсот десятин. Деловой, практичный святой человек! Князь не мог нарадоваться на игумена, что Бог послал для угодного Ему дела!
Старшие сыновья редко сопровождали отца. Василий со средним Дмитрием обычно проводил время в обществе Феди Галицкого, младшего брата бывшего дядьки Бориса. Их сдружили
Пришли августовские темные ночи. Без света не покинешь терем: кругом — ни зги. Юрий Дмитрич после вечери сидел в гостевом покое с Борисом Галицким. Всезнайка поведывал свежайшие вести, досочившиеся из Великого Новгорода. Там издревле не утихает набившая оскомину распря между лучшими и меньшими людьми. Какой-то простолюдин Степан схватил на улице среди бела дня стоявшего пешим на Торгу боярина Данилу Ивановича и начал кричать таким же, как сам: «Господа! Помогите управиться со злодеем!» Ближайшие разбираться ни в чем не стали. Кинулись на именитого человека, поволокли на площадь, к толпе, как раз собравшейся на очередное вече, и принялись бить. Тут подбежала чья-то женка, взялась бранить боярина, как неистовая, он, мол, ее обидел. Потом полумертвого Данилу свели на мост и сбросили в Волхов.
— Слава Богу, у нас на Москве такое немыслимо, — перекрестился князь.
— Слушай далее, господин, — не кончил рассказа Галицкий. — Это лишь полдела.
Оказывается, один рыбак, то ли Фома, то ли Кузьма, Дичков сын, захотел сброшенному добра и взял на свой челн. Народ на сердобольного разъярился, разграбил дом его, тот сам едва успел скрыться.
— Вот нелюди! — возмутился князь.
Галицкий усмехнулся и подмигнул.
— А теперь выслушай изнанку события.
Дело, как выяснилось, этим не кончилось. Теперь боярин Данило хотел непременно отмстить простолюдину Степану. С помощью своих людей поймал его и стал мучить. Едва об этом узнали, зазвонил вечевой колокол на Ярославовом дворище. Собралась большая толпа и кричала: «Пойдем на Данилу! Разграбим боярский дом!» Надели доспехи, подняли знамя, пошли на Козмодемьянскую улицу… Досталось сполна не только Данилину терему, но и многим другим Даже на Яневой улице сожгли дома. Вящие люди выпустили Степана, обратились к архиепископу, дабы утихомирил толпу. Тот посылал и духовных лиц, и своих приближенных с крестами, молитвами. Да куда там! Народ, как пьяный, набросился на боярина, Ивана Иевлича, пограбил и его хоромы и другие на Чудинцевой улице. Даже не пожалели Никольской обители на поле. Тут, мол, боярские житницы! Гнев перекинулся на Людогощую улицу. Бросились было на Прусскую, да жители удачно отбились.
— Как же мой брат Константин, — встревожился Юрий, — живет и здравствует в этом городе постоянной смуты?
— Не постоянной, князь Юрий, — успокоил Борис. — От случая до случая — тишина. А уж как разгуляется вольница!.. Думаешь, Прусская сумела отбиться и все утихло? Вечники продолжали смятение. Прибежали на свою Торговую сторону. Закричали, что Софийская сторона вооружается на них. Толпы по набату повалили, как на рать. С Большого моста стали уже падать мертвые. Одни от стрел, другие от лошадей. Бог прогневался на безумных. Наслал такую грозу с громом и молнией, дождем и градом, что ужас напал на обе стороны. Кое-кто взялся прятать имение свое в храмах. На Большой мост явился владыка Симеон из собора Святой Софии во всем облачении, с крестом и образом Богородицы. За ним следовал в ризах священнический клир. Многие новгородцы заплакали, говоря: «Да укротит Господь народ молитвами нашего святителя!» Многие припадали к владычным стопам с мольбой: «Иди! Бог утишит твоим благословением усобную рать!» Не унявшие в себе гнева кричали: «Пусть все зло падет на зачинщиков!»
Князь Юрий не мог понять подобного:
— Все они там разбойники, друг на друга — враги. Бога не боятся!
— Боятся, — возразил Борис. — Когда крестный ход, невзирая на тесноту от вооруженных людей, достиг Большого моста и владыка начал благословлять обе стороны, одни, видя крест, кланялись, другие прослезились. Святитель приказал враждующим разойтись. И его послушались, разбрелись постепенно.
Князь, прижав ладони к груди, признался:
— Сердце надрывается под тяжестью головы!
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
