Южный Урал, № 1
Шрифт:
— Чи сдурел, старый. Не видишь, хмелен, ребят по-пустому поранишь, да и негоже старому бывалому вытворяться перед малыми!
Она, напирая на него маленьким тщедушным телом, оттеснила к столу.
— Садись, да погомони с бабами!
Старик сдался.
— Строевое ученье отменяется ноне! — провозгласил он и налил ещё чашку. Большой нос деда побагровел. Старик облокотился на стол, глаза его затуманились грустью.
— Гляди, внучек, что стало с твоим боевым дедом! А было времячко, ела кума семячко, чуток на киргизской царевне не оженился. Вот, оно как!
Я удивлённо
— Да ты не лупи шары, чига! Ну да, ухватил в набеге киргизскую царевну да уволок. Да на стану ночью грех вышел. От устали всхрапнул малость казак, а она ушла. Порезала ремни и утекла до степу, да и коня мово прихватила, лихая! Было однова казаку счастье, да и то сплыло. Эхх!…
Старик глубоко вздохнул, опустил голову. Бабушка, как порох, вспыхнула:
— Вот анчутка старый, полста годов мне всё не даёт покою с той царевной!
Варварка угадала ревность маленькой темнокожей старушки. Она обняла её и засмеялась добрым смехом, от которого у всех посветлело на душе.
— Да это он к тому, что ему приятно вспомнить молодой грех, баушка! — лицо молодой женщины осветилось ослепительной улыбкой. — Давай-ка лучше песню споём! — предложила она и встряхнула головой, готовая первой вступить в игру. Но старуха предупредила её. Когда-то она на станице считалась первой певуньей, да и сейчас заезжие гости из большого города не раз заставляли её напевать древние казачьи песни и записывали их. Старая Дарьюшка гордилась этим и сейчас, пригорюнясь, она завела чистым глубоким голосом:
Круты бережки, низки долушки У нашего пресловутого Яикушки. Костьми белыми казачьими усеяны, Кровью алой молодецкой упитаны, Горючьими слезами матерей и жён поливаны…Я в удивлении раскрыл рот: морщинистая, дряхлая бабушка на-диво обладала тонким, трогающим душу, голосом. Напев её был звонок и чист.
Как ручеёк в широкую реку, вступила и Варварка в песню. Она чуть-чуть запрокинула назад голову, полузакрыла глаза и с вдохновением залилась песней.
— Их, красна молодка, соловей-птаха! — одобрил дед, заглядевшись на казачку, лицо которой, сияло счастьем.
В комнату прокрадывались сумерки. Дед притих, прислушался к песне. По щеке его текла вороватая слеза. Он смахнул её и задушевно попросил:
— Бабочки, спойте про наш Яичишко!
Варварка перевела глаза на старика, кивнула ему. И минуту спустя новая волнующая песня наполнила горницу. Старая и молодая пели:
…Золочёно Яикушки Его было донышко… …Серебряна у Яикушки Его была крышечка…Каждый куплет напевался два раза. Румяное лицо Варварки ушло в тень. Слышно только, как взволнованно дрожит её голос, полный большой сердечности. Хватало за душу, на глаза вызывало тихую радостную слезу…
— Ух, хватит! — вскочила со скамьи Варварка,
В избе потемнело, предметы приняли смутные очертания, дед стукнул последний раз каблуками и устало отвалился на скамью.
— Ну, сборола!
В оконце заглянул золотой серпик месяца: он выплыл из-за осокорей и клонился к Атач-горе, которая тёмным силуэтом виднелась в оконце. В горенке стало тихо, так тихо, что слышно было дыхание. И вдруг среди этой благостной тишины раздался тихий плач. Плакала Варварка.
— За нелюбимого выдали замуж. Пляшу, а сердце скорбит. Ух, и скорбит, дедушко! — пожаловалась она: — Грешница я, великая грешница. Всё сильнее и сильнее люблю его. И закон порушила и люди насмехаются. Мне бы родиться в другом месте, где народ добрее. Люблю я всё красивое: цветы во степи, яркие платья и добрые песни!
Она с глубокими вздохами всхлипывала, постепенно стихая.
— Уймись, Варварушка! — сердечно утешала её бабушка. — Уймись, радошная…
В темноте смолкло и раздался грустный мечтательный голос Варварки:
— Мне бы умереть, бабушка, или русалочкой стать!
— Что ты! Что ты! Господь с тобой, к ночи несуразное да нечистое говоришь! — испуганно зашептала старуха, творя крестное знамение. — Угомонись, молодка!
Дед покрутил головой:
— Грех один!
Но Варварка не унялась, она захрустела пальцами и сказала:
— Ну, тогда мне под солнышком, как тучка растаять!..
Бабушка вздула огонёк, засветила маленькую лампочку. Варварка сидела в уголочке красивая и мрачная. В глазах её была безбрежная скорбь. И впрямь сейчас она походила на русалку. Казачка поднялась, поклонилась старикам:
— Ну, прощайте. Благодарствую за угощение! Не обессудьте молодую! — примирённо обронила она.
Казачка подошла ко мне, провела по моей щеке горячей рукой.
— Гляди, голубок, никогда не упускай своего счастья! — вздохнула и тихо вышла из избушки…
— Хороша бабёнка. Бог только доли путёвой не даёт! — после долгого раздумья сказал дед и полез на «кошачью горку». Было и без того душно, но он с наслаждением растянулся на горячей печке и притих.
4. СВЕРСТНИКИ
Утром бабушка переодела меня в поношенные плисовые штанишки, дала замашную рубашку, а мои добрые козловые сапожки и шапку упрятала в окованный сундук.
На улице меня давно поджидали ребята. Усевшись на земле в кружок, они с жаром слушали рассказы Митяшки. Белобрысый вихрастый казачок с лукавыми глазёнками горячился, размахивал руками. Завидя меня, он крикнул: