Южный Урал, № 1

Захаров Дмитрий

Бабушка любознательно оглянулась. В распяленных руках дед держал белый фартук с кружевами.

— Ах ты, сивый, что надумал! — ахнула и отошла сердцем бабка. — Ну, спасибо и на людях не забыл благоверную. Ну, старик!

— А я что ж говорю, разве тебя забудешь. Эстоль годов в миру да в ладу прожили! — Старик вдруг стал необычайно ласков. — Вот бы только с дороги омыть чрево казацкое. Ась?

— Аль у тебя лобанчики завелись? — коварно, слегка сопротивляясь поползновению деда, спросила старуха.

— Какое,

гроша медного нет за душой! Разве с сатовки добрые люди привозят тугие кошельки? Я не скряга какой!

— Так где ж тогда возьмёшь? — не уступала старуха.

— Так я одним духом к Дубонову слетаю, в должок отпустит!

— А чем расквитываться-то будем? — не унималась бабка.

— Осенью и расквитаемся. Хвала богу, урожай подоспеет, вот и расплата!

Дед, не ожидая бабушкиного согласия, без картуза выкатился из избы и заспешил вдоль станичной улицы.

— Никак старик не может без хмельного. Ну, уж так и быть по случаю твоего прибытия, внучек!

У припечка тоненьким голосом запел самовар. Недовольный кот Власка ходит по лавкам и трётся о мою спину. Ребята кричат мне в оконце:

— Айда, айда, на улку, станишник!

— Кш! — пригрозила ребятам бабушка, подошла к оконцу и заглянула в него.

— Никак Варварушка — непутевая головушка к нам торопится! — сказала она и отошла к печке.

В горницу шумно вошла рослая статная казачка в голубой кофте, тесно стягивающей её тугое крепкое тело. Поскрипывая козловыми башмаками, она прошла в кухонный угол и обняла старуху.

— Здравствуй, бабушка! Это кто же, внучек, что ли? — показывая тёмными горящими глазами, спросила она приятным певучим голосом.

В этой молодке всё было ладно: густые тёмные дугообразные брови, капризно изломанные, улыбка, вся напоенная солнечным теплом, загорелые пухлые руки, которыми она ласково по-дочернему гладила костлявую спину старухи.

— Дозналась от ребят, что старый твой наехал, вот и не стерпела, забежала, — словно оправдываясь, щебетала она.

— Что ж, садись, гостьей будешь! — радушно пригласила её бабушка.

Казачка присела ко мне и бесцеремонно разглядывала меня.

— Гляди, какой синеокий красавчик! — потянулась она ко мне и неожиданно жарко поцеловала меня в губы. Меня всего обдало жаром. Я потупился и не мог пошевелиться от внезапной робости.

— Ты, что шалая, смущаешь дитё! — с укором сказала ей бабушка.

— Не сердись, голубка! — ласково отозвалась она и, закинув за голову полные загорелые руки, потянулась и счастливым голосом сказала: — Господи, господи, как жить радошно!

Сильная, статная, она вся пылала добрым здоровьем, неистраченным жаром. В глазах её то вспыхивали искорки, то мягкая задумчивость заволакивала их.

— Ну, чему тебе радоваться? Можно подумать, что богатейка какая! Во дворе курочка

да пёс, вот и вся домовитость. Печь, поди, ноне не истопила, — заворчала старуха.

— Ах, не в том счастье, бабушка! — заулыбалась казачка, обнажая красивые ровные зубы! — И через богачество часто слёзы льются…

Приятная уверенность в себе наполняла эту весёлую молодку. Глаза её были чисты и полны невозмутимой радости.

— Коли любишь всласть, всё тогда на радость, бабушка! — со страстью сказала она.

— Брысь, греховодница! — пригрозила старуха. — Как можно при мальце такие речи вести! Гляди, вернётся Степанко, он тебе покажет радость!

— Ах, мне теперь всё нипочём! Всё трынь-трава и голое полюшко! Час, да мой! Вернётся ли Степанко иль не вернётся, не для него моё сердце!

— Молчи! Молчи! — зашипела бабушка и глаза её сердито сверкнули. — Гляди, бог отступится… Ахти, никак мой старик бредёт. При нём таких речей нишкни! Выгонит. Он у меня строгий до всяких мужних правов…

Старуха забренчала посудой. Варварка спохватилась:

— Да что же я расселась? Дай помогу! — она бросилась к самовару, легко подняла его и поставила на стол. — К чаю-то пригласишь, бабушка? — ласково уставилась она на старуху.

— Садись за желанную гостью, соседка! — добродушно отозвалась бабушка. — Эх, Варварка, Варварка, мне бы такую дочку! — со вздохом обронила она. — Гляди, какой внук у нас растёт!

— Ладный казачёнок! Дай поцелую! — решив смутить меня, она снова потянулась ко мне своим жарким телом. Я испуганно взглянул на бабушку.

— Не бойся, не пугайся. Она ужас какая шальная и скорая на всё! — успокоила меня бабушка.

В избу вошёл довольный и возбуждённый дед.

— Добыл! — закричал он с порога. — Ух, будь он неладен, еле выпросил!

Он поставил на стол зеленоватый штоф с вином.

— Ай да дед! — похвалила Варварка.

— Я всегда таков! Провора! — бодрясь похвастался старик. — Со мной, молодка, не пропадёшь!

Все чинно помолились и уселись за стол. Старуха налила в расписные чашечки буроватую жидкость.

— Только вот чаю-то настоящего нетути, мятой заварила, — извинилась она и положила перед каждым по крохотному кусочку сахара.

В широко растопыренных узловатых пальцах дед держал хрупкое блюдечко и во всю силу своих могучих лёгких дул в него; остудив чай, он с прихлёбом тянул его. Сахар он откусывал такими невидимыми крупинками, что кусочек его нисколько не уменьшался. Выпив две чашки чая, он опрокинул чашечку и положил на донышко обмусоленный сахар. Также поступила с сахаром и бабушка, только Варварка да я легкомысленно покончили с ним на первой чашке. На медном лбу деда выступили горошины пота. Он снял с гвоздика полотенце, расшитое петухами и утёр лоснящееся лицо.