За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
— Пора собираться. Мы можем опоздать в кино,—напомнила Оля, выглядывая в открытое окно на улицу, откуда доносился радостный голос Славика, игравшего со щенком.
Рябова словно не слышала ее. Хмуро и сосредоточенно смотрела в какую-то точку на полу до тех пор, пока Оля не поднялась и не начала собираться.
— Ольга,— сказала она сурово и поучительно.— Я прошу тебя об одном. Не унижай себя. Держись гордо, чтоб он и подумать не мог о твоем чувстве.
— Что ты выдумываешь? Вбила себе в голову чепуху какую-то!
— Вдовья доля нелегкая,— не слушая ее, продолжала Анна Никитична.— Ты
— Ты так торжественно говоришь! — засмеялась Ольга.
— Пойми, он не стоит тебя... Я знаю, что это, может быть, пустые для тебя слова, но, если бы со мной произошло подобное, я бы вырвала свое сердце. Да, да, не смейся! Так оно и было бы.
— Я начинаю тебя бояться,— пошутила Ольга, чувствуя, что и опять ее слова Анна Никитична не примет во внимание.
— Учти, эта девочка любит его, вероятно, так же, как любила когда-то ты.., Может быть, у тебя больше прав, но твое счастье с ним будет мнимым.
— Неужели ты считаешь меня глупой? Твои пророчества начинают надоедать!
— Ты сама не замечаешь, что делаешь! Ну зачем же ты опять в новый костюм наряжаешься? Раньше и в платье превосходно в кино ходила,— безжалостно упрекнула ее Рябова.— Не обижайся. Я прежде всего о тебе думаю. Постарайся быть прежней, ни словом, ни взглядом не покажи, что любишь его.
— Хорошо, хорошо... Я буду гордой, буду ходить, задрав голову, и ни разу не посмотрю на него. Если и посмотрю, то презрительным взглядом... Я буду испепелять его взглядом!
Чем серьезней и тревожней становилась Анна Никитична, тем веселей и беззаботней чувствовала себя Оля. Она даже и сама не понимала, почему ей стало так легко и радостно. Не только же из духа противоречия подруге? Есть же, наверное, и другая причина? Она боялась признаться, но чувствовала, что есть, живет в ее сердце, растекается по всему телу ощущение чего-то радостного, волнующего, давно неиспытываемого. И каждое слово Анны Никитичны лишь разжигает его, заставляет верить, что это не выдумка и не обман.
— Брось кривляться! Я серьезно говорю... Не нужно ни унижений, ни показной гордости. Важно, чтобы ом не заметил ни того, ни другого. О Славике чтобы ни-пи... Учти, Ольга, если ты поддашься, ты мне больше не подруга. На всю жизнь не прощу!.. Зови Славика, надо парня спать укладывать, а то и верно опоздаем в кино.
2
Лена прямо с порога радостно воскликнула:
— Витя! Как хорошо, что ты уже дома! Сегодня в клубе «Сельский врач»...
Она не закончила. Сначала посмотрела на хмурое, как бы постаревшее лицо мужа, сидевшего над остывшим ужином, потом перевела взгляд на отвернувшуюся к окошку при ее входе тетю Фросю и вполголоса спросила:
— Что-нибудь случилось, да?
Виктор тяжело вздохнул, поднялся из-за стола.
— Да нет... Ничего.
Тетя Фрося торопливо вытерла концом платка глаза и засуетилась:
— Виктор Алексеевич, ты ничего не поел. Куда ж ты? Это все я, глупая... Садись, садись. Вот и жена пришла, вместе поужинаете.
Она почти силком усадила Виктора за стол, налила в рукомойник воды и с полотенцем наготове ждала, пока Лена вымоет руки.
— Про сынка моего, Павлушку, мы тут вспоминали...— Голос тети Фроси
— Устал я что-то,— Виктор вопросительно посмотрел на Лену.— Да и вставать завтра рано.
— Нет уж, Виктор Алексеевич,— не соглашалась тетя Фрося.— Ты уж доставь жене удовольствие, сходи с ней... В ваши годы не к чему дома скучать.
— Тетя Фрося, пойдемте и вы с нами,— обрадованно предложила Лена.— Втроем это так хорошо будет. Вы любите кино?
— Кто ж его не любит?.. Только я за свой век раз десять — не больше — и бывала. До войны, помню, оно к нам редко приезжало. Народу набьется, чуть ли не на голове один у другого. Тогда все ходили — и стар и млад. Целыми семьями. Помню, «Чапаева» раза три показывали, и все одно — сидят люди, смотрят. Павлушка мой так уж любил, так любил кино это самое... А мне больше про Мустафу — парнишка такой — нравилось. Я так расплачусь, бывало, что и до дому слез не уйму.
— Вот и пойдемте с нами, тетя Фрося,— упрашивала Лена.
— Нет уж, спасибо тебе на приглашении, а свое, видать, я отсмотрела... А вы кушайте, чаю пейте, да и ступайте. На людей посмотрите, себя покажете... У нас у клуба, знаете, сколько народу собирается? Ярмарка — да и только! Прямо на улице и танцуют. Музыка на весь поселок разливается. Вот и сейчас, поди, слышно? Чего вам дома сидеть? Для этого в старости время хватит.
Виктор собирался в кино без желания. Лишь по требованию Лены он надел свой выходной черный костюм, повязал галстук и почистил полуботинки. Тетя Фрося, с удовольствием наблюдавшая за сборами, провожала постояльцев словно на праздник. Она даже вышла на крыльцо и, скрестив на груди руки, счастливо и чуть грустно смотрела, как молодая пара спустилась по ступенькам и зашагала вдоль озера, навстречу огням и музыке.
— Вам где постелить? — крикнула тетя Фрося, когда Лена на повороте тропы обернулась и помахала ей рукой,— В боковушке я все прибрала,
Лена жестом показала, что спать они будут на сеновале, и в знак благодарности послала тете Фросе воздушный поцелуй.
— Хорошо, хорошо... Молоко на столе будет, а хлеб сама знаешь где.
Перед войной ее Павлушка, отправляясь в кино или на гулянье, всегда просил оставить на столе горшок с молоком и краюху хлеба.
Тем временем Виктор и Лена уже поравнялись с последним домом деревни.
Справа, над озером, как и утром, уже висела тонкая пелена тумана. Солнце только что зашло, и окна домов поселка горели ярко-багровыми отблесками.
— Правда, она очень чудесная? — Лена, поеживаясь от прохлады, поплотнее прижималась к мужу.
— Кто, тетя Фрося? — рассеянно спросил Виктор.— Да, конечно...
— Я так рада, что мы поселились у нее. Ты рассказал ей о Павле, да? То же самое, что рассказывал, помнишь, на вечере в академии?
— Да.
— Ты тогда так замечательно говорил! Мне хотелось даже заплакать. И не только мне. Я видела, как один старик...