За Дунаем

Цаголов Василий Македонович

— Тьфу! — выругался тот.— Зови скорей людей, чего ты стоишь, как истукан? Война!

Гайдук и не думал никого звать. Поджав губы, он раскачивался из стороны в сторону на длинных журавлиных ногах. В его глазах дрожала смешинка, и Петр рассердился.

— Чего ты смеешься, осел? Дед Иван идет войной на турок! Понял, дурень?

Старик кричал на весь лес, а гайдук, разинув от удивления рот, хлопал глазами.

— Да ты никак обалдел, юнак? Тебе же говорят, братушки уж воюют с турками, а

вы здесь ни черта не знаете,— Петр ударил согнутым пальцем гайдука по лбу.

— Война?

— Ну да!

Гайдук ответил коротким странным смехом и кинулся в глубину леса. Петр потряс в воздухе палкой и припустил за ним, боясь, что гайдук прежде него принесет радостную весть в отряд. Но тот скрылся за деревьями, и Петр, потеряв его из виду, в отчаянии стучал палкой по стволу бука.

— Эй, люди! — кричал он на весь лес.

Но тут же из чащи вышел тот же долговязый гайдук. Лицо бледное, мушкет перекосился под мышкой, толстым стволом вниз.

— Слушай, дядя Петр, я тебя в лагерь не пущу,— решительно заявил он и встал на пути Петра.

— Меня?! Посмотрите на этого юнака. Да я тебя на части разорву. Уйди!

— Ты посмеялся надо мной. Возвращайся к себе домой, а то... Я не посмотрю, что воевода — твой сын.

— Дурень, да когда же я обманывал тебя? — не нй шутку испугался Петр такой решительности гайдука.

— Вот только что ты сказал о войне, и я побежал, как дурак, в лагерь,— выпалил гайдук.— Хорошо, я спохватился...

— Да ты, видать, в самом деле спятил,— начал горячиться старик.— Разве же этим шутят? Да за такое я сам, кого хочешь, отправлю на тот свет. Видно, у тебя в голове не все в порядке.

— Ты сам выжил из ума, дядя Петр. Разве можно так шутить,— видя, с какой горячностью говорил Петр, смягчился гайдук.—Ты сказал, что дед Иван воюет с турками.

— Ну конечно! Скоро войне конец. Пока мы с тобой препираемся, уж русские, наверное, в Софии. Веди меня к воеводе!

— Так это правда? Поклянись перед богом!

— Пусть мои глаза никогда более не увидят Христо, если я вру.— Петр перекрестился.— Послушай, не хочешь ли ты рассердить меня по-настоящему? Смотри, я быстро пройдусь по тебе палкой!

Гайдук ошалело бросился обнимать старика, и тот взмолился:

— Ой, задушил!

В отряде весть произвела настоящий переполох. От радости люди целовались, кричали, на все лады пели... Петр узнал в запевале сына.

— Мургаш, Мургаш, гора наша!

Всем хороша ты, богата

Пастбищами для зимовок,

Чащобами для гайдуков.

Товарищи сошлись

к Христо, и лес наполнился мощным гимном.

Ушел воевода Данчо

Скитаться в лесу зеленом,

Да пить студеную воду,

Да храбрых водить юнаков.

Уж песня смолкла, а эхо все еще несло ее в глубь леса. В который уж раз Христо спрашивал отца:

— Скажи, ты своими ушами это слышал, или тебе твой вездесущий Рашид передал?

— Ой, боже, да я слышал сам, понимаешь, сам! Квой-векил1 шептался со старостой, а я стоял за их спиной. Русские заявили туркам:.идём на вас войной.

Христо поднял руки над головой:

— Братья! Радость... Живио1 2 Петр! Чарку моему отцу!

Гайдуки снова обнимались, раздались выстрелы салюта. Кто-то вынул круглую деревянную бутылку с вином.

— Гей, Вельо, гайду! Рученицу! — крикнул Христо. И тут же гайдук с длинными усами надул меха, а пальцы быстро заскользили по трубе.

— Кто сможет танцевать дольше меня? — спросил воевода.

— Я! Бьюсь об заклад! — крикнул кто-то из гайдуков.

— Ладно! На что заклад?

— На кинжал!

— Сердце отдам, а кинжал нет! — тряхнул головой Христо и пустился в пляс.

На поляне поднялось невообразимое. Танцоры то семенили на одном месте, то стремительно летели по кругу, то танцевали «на коленях», лихо и громко крича: «И-га! Гоп!»

Не раз гайдуки пускались в этот вихревой танец. Иногда в состязании плясали по двое суток. Но такой рученицы никто не помнил!

Держись, земля! «И-га-га! Гоп!»

44

Рано утром Фарда вошла в узкий проулок и остановилась, не зная, куда идти дальше. Прохожая удивленно оглядела старуху:

— Что с тобой? У тебя горе?

— Сын... Иду к Знауру,— ответила Фарда.

— А где он? Почему у тебя обнажена голова? Надень платок!

Взглянув на незнакомую женщину, Фарда заплакала:

— Убил он... Алдара убил,—прошептали ее посиневшие губы.—Арестовали его вчера.

— Ну, это ничего... Мужчина должен кого-то убивать в жизни. А я думала, у тебя сгорел дом. Сестра, гордись, что у тебя такой сын. Эх, а у меня дочери, три дочери... О, горе! Пойдем, я тебе покажу участок,— женщина взяла Фарду за руку, и та поплелась за ней.— И раньше убивали, и теперь обиду не прощают. Вот мы и пришли...

Перед входом на гауптвахту прохаживался стражник. Несчастная Фарда приблизилась к нему и с затаенной надеждой спросила:

— Знаура отпустили? Сына моего... Разве ты его не знаешь?