За Дунаем
Шрифт:
— Добре дошле, добре дошле, капитане,— болгарин старался поймать стремя, но Александр вовремя спрыгнул с коня.
— Турка нема? — спросил довольно бойко Александр.
— Нема, сичка (все) у Балкан бега,— оживился болгарин,— указывая в сторону гор.
Чувствуя себя неловко в мокрой одежде, Александр, однако, оглядел болгарина. Брюнет, чисто выбритый, скулы резко очерчены на худом смуглом лице. Черная шелковая кисть спадала с красной бархатной фески. Очевидно, желая сделать что-нибудь доброе, приятное русскому
Верещагин не отказался, чем немало обрадовал болгарина. Курили молча, каждый занятый своими мыслями. «Смелый, однако, человек Скобелев... С таким генералом можно и на смерть идти,— Верещагин перевел взгляд на румынский берег.— Что будет, когда войска вступят в бой? Собьют неприятеля, и побежит он... Ох, побежит».
3
Хотя Бабу и не имел офицерского чина, а все же его назначили дежурным по полку. Аттестация, данная генералом Черняевым, и два патента на награды, врученные от имени сербского военного министерства, говорили сами за себя, и за ним сохранили звание урядника, которое он получил у сербов. Он слыл человеком честным и храбрым.
По возвращении из Сербии ему предложили выбрать любой кавалерийский полк, в котором он хотел бы продолжить службу. Но Бабу, узнав, что в действующей армии есть часть, сформированная на его родине, ничего другого не пожелал, и его зачислили в Осетинский дивизион.
В дивизионе были рады неожиданной встрече с земляком, да еще с человеком бывалым, обстрелянным. Оттого Бабу никогда не оставался один. Возле него неизменно собирались земляки и ждали, когда он в минуты отдыха начнет рассказывать бесчисленные истории из военной жизни в Сербии. А у него было одно желание: остаться наедине с Бекмурзой и наговориться о своих, близких. Вот и сейчас, устроившись поудобней, Бабу приготовился рассказывать о своем побратиме Христо, но ему помешали: в штаб влетел казак, стоявший на посту.
— Бабу, скорей. Дежурный по бригаде есаул Прий-мак требует тебя к себе!
— А ты не мог сказать есаулу, что мне не до него. Уже вечер, и самое время нам пить вино,—пошутил Бабу и вышел из дежурной комнаты.
Перед штабом прохаживался есаул. Завидев урядника, он велел взять двух всадников и срочно следовать за ним.
Дорогой есаул объяснил уряднику, что румын, хозяин питейного заведения, жалуется на беспорядки, чинимые то ли казаками, то ли охотниками из дивизиона.
— Хотели ограбить его? — поинтересовался Бабу.
— Да нет, как будто... А вот и дошли мы.
У низенького дома толпились казаки и всадники из Осетинского дивизиона. Одни из них успели взять вино и в тесном кружке оживленно разговаривали между собой, другие ждали своей очереди, чтобы просунуть в проделанную в стене квадратную дыру деньги и получить ковш вина.
Глядя на внезапно появившихся
— Гуляем, братцы? — спросил есаул, придирчиво оглядев собравшихся, и, не обнаружив ничего подозрительного, ухмыльнулся.
Ему ответили вразнобой:
— Откушайте, вашблагородие, за компанию.
— Служба, братцы... А деньги вы платили за питье?
— Так точно!
— А как же? Да разве...
— А где же хозяин? — перебил есаул.
— Милости просим, вашблагородие.
Все расступились, и есаул, пригнувшись, заглянул в дыру.
— Да где же он?
— Здесь, господин офицер,— ответил хозяин на ломаном русском языке.— Вина желаете? Сухого, сладкого прикажете?
— Жалуетесь на беспорядки, а тут тихо, спокойно,— строго сказал есаул.— Наговариваете на русских солдат.
Румын исчез за деревянной задвижкой и больше не появлялся. Есаул попытался стучать, но хозяин пивни-цы не отвечал.
— Ладно, братцы, пейте, да головы не теряйте... В чужом, небось, краю находимся.
— Да разве же мы малые дети!
— Не подведем!
— Аль впервой такое, вашблагородие!
Есаул и Бабу, посмеиваясь, завернули за угол дома и остановились. Подложив под себя торбу, на земле
248
сидел священник и ругался на чем свет стоит. Оказывается, у него украли коня.
— Ну, только привязал конягу и даже в питейное заглянуть не успел, а уж увели.
— Бес попутал вас, а за это бог вовремя наказал,— засмеялся есаул.
Вдруг из тесного проулка выбежал запыхавшийся солдат и, размахивая длинными руками, заорал:
— Убили! Скорей!
Дежурные кинулись ему навстречу:
— Где? Кого убили?
Перепуганный солдат указал рукой в сторону, откуда прибежал:
— Там... В харчевне.
Патруль бросился в проулок. Из подвала двухэтажного дома доносился гвалт. Бабу опередил есаула и прыгнул вниз через десяток ступеней. Ударом сапога вышиб дверь и ввалился в харчевню. Не сразу он увидел людей в дымном чаду.
— А, сволочь!
— Ти сама собак!
За этим последовала отборная брань, и Бабу никак не мог сообразить, что ему делать, да подоспел есаул. Во всю мощь легких он крикнул:
— Молчать! Нижние чины, на выход по одному. Живо!
Команда была подобна разорвавшейся гранате. Мгновенно наступила тяжелая тишина. Из-за стойки выкатился хозяин харчевни и, протянув к есаулу руки, взмолился:
— Деньги! Ваше благородие...
Есаул приказал всадникам занять место у выхода и никого не выпускать, а сам прошелся к стойке и обратился к нижним чинам:
— Что вылупили глаза? Кто из вас не рассчитался? Уплатите деньги и марш отсюда!
Допив вино, солдаты один за другим подходили к стойке и долго пересчитывали медяки, пока, наконец, хозяин не хватался за голову: