За Дунаем
Шрифт:
Знаур встал, расправил затекшие ноги и сказал:
— Пойдем, поглядим на людей.
Шли молча. Царай не отрывал взгляда от земли, а Знаур всматривался в каждого встречного. «Да разве отсюда убежишь? Нет, надо терпеть, перенести все, только бы вернуться домой. Эх, у меня уже родился сын, и он очень будет похож на Кониевых»,— Знаур остановился, подтянул сползшие ноговицы и тут их кто-то окликнул:
— Эй, земляки, салям алейкум!
Друзья оглянулись: к ним шел, разбросав руки, арестант, он улыбался неизвестно чему.
—
— Кизляр? — проговорил Царай и вдруг кинулся обнимать казака.— Кизляр! да... Кизляр!
Знаур тоже поздоровался с земляком, но сдержанно, кивком головы. А когда казак протянул ему руку, то крепко пожал ее и отступил в сторону. Он не хотел мешать своему расчувствовавшемуся товарищу.
— Значит, домой? Веселей будет нам добираться вместе-то,— казак перевел взгляд на Знаура.— А ты чего нос повесил? Аль не рад, браток? Домой, домой едем!
— Ты пойдешь домой,— Знаур махнул рукой.— А мы идем далеко... Сибирь.
— Как? А я, дурень, думал... Казак сник, словно ему предстояло отправляться в ссылку.— Тю! Ну ладно. Счастливой дороги вам, земляки. Передать вашим что? Ну, дома что сказать?
В этот момент почти над ухом Знаура раздался окрик:
— Турки, оглохли, что ли?
Это был унтер из конвоя. Он схватил Знаура за рукав черкески и дернул в сторону.
— Марш! Этап выходит, а они тут баки бьют, гады! Вот я вас проучу в дороге...
Но тут вмешался казак.
— Послушай, ваше благородие, ну дай слово сказать! Не дури. Есть ли у тебя бог? Побойся греха, человек, может, на смерть идет, а ты...
Унтер, видно, оказался несговорчивым:
— Пошел вон, стерва!
— Ну, ты не больно ори... Видел я таких.
Погнал унтер арестантов. Они то и дело оглядывались на земляка. Вдруг казак сорвался с места и побежал за ними. Догнал, сунул Знауру деревянную ложку, щербатую, черную.
— Из дома еще... Моя! Бери, ну же!
Знаур не успел и опомниться, как унтер двинул казака по лицу.
— Пшел! Скотина!
Казак остался стоять с ложкой в протянутой руке.
5
Переправа на тот берег началась в одиннадцать часов утра. Кавказская казачья бригада под началом Тутолмина заняла исходную позицию в ожидании очереди. Казаки нетерпеливо поглядывали на Дунай. Только в полдень бригада, наконец, получила приказ вступить на понтонный мост. А тут из тыла докатилось:
— Государь!
А вслед за этим прискакал на переправу офицер и, не сходя с коня, объявил: «Его императорское величество государь император изволит еха-а-а-ать!»
И снова ускакал навстречу царю Александру.
Начальник переправы дрожащей рукой провел по борту мундира, расправил бакенбарды и, откашлявшись, стал отдавать поспешные приказания. Со своими помощниками он вмиг навел порядок и подготовил свободный проезд государю. Шеренги войск выстроились по обе стороны дороги. Никто даже не пошевельнулся, чтобы не спугнуть
Как только коляска достигла противоположного берега, войска ринулись к переправе и началась суматоха. Но Есиев быстро сообразил, что ему надо делать, и пришпорил коня. За ним двинулась полусотня Верещагина. Действуя энергично и оттеснив в сторону чей-то обоз, полусотня едва сдерживала наседавших. Поднялся гвалт, послышались угрозы. Но бригада уже вступила на понтон. Впереди двигалась сотня кубанского полка, за ней Владикавказский и Кубанский полки, потом горная Донская батарея. Осетинский дивизион, пропустив бригадный обоз, замкнул колонну. Шли по краям моста в два ряда, ведя коней на поводу.
Настил качало на крупных волнах Дуная.
Сойдя на болгарский берег, бригада растянулась по извилистому и крутому песчаному склону и, одолев его, свернула на большую Тырновскую дорогу. Верстах в двух от Систова авангард спешился в ожидании отставших батарей и обоза. Зной и подъем утомили упряжных коней и людей. А тут еще непривычная густая пыль.
Только в пять часов пополудни бригада смогла двинуться на Царевицы. Однако тащились шагом, потому что впереди тоже были обозы, и они замедляли движение. Казаки проклинали пехоту, выбившуюся из сил, и обозников, но от этого не было легче.
Уже стемнело, когда бригада остановилась у села Царевицы. В темной степи вспыхнули костры, нижние чины загремели котелками. Палаток не разбивали, ночь была теплая, и спать решили под звездным небом. Послышались голоса, где-то в ночи возникла песня, ее подхватили:
Запоем мы, братцы, песню
Про далекие страны,
Где рубились молодцы,
Где дрались уланы,
Где драгуны во цепи
День и ночь стояли...
Тутолмин и Левис сидели у костра, разостлав на коленях карту. Бригада оторвалась от 35-й пехотной дивизии, к которой считалась прикомандированной, и Тутолмин, озабоченный отсутствием связи с ней, решил послать офицера. По приказу командира передового отряда бригаде после переправы предписывалось присоединиться к дивизии у Дели-Сулы. А после освобождения Делй-Сулы бригада должна была выдвинуться на шоссе, ведущее в Плевно, и занять подходы к реке Осьма. В действительности же бригада оказалась без связи с дивизией.